Согласно последним страшилкам, у людей, которые летят до Новой Зеландии, а это 27 часов, всего два варианта выбора. Они умирают или от тромбоза глубоких вен, или от рака, который вызывает радиация в верхних слоях атмосферы, пройдя сквозь тонкую алюминиевую кожу самолета.
Я сел на самолет в Хитроу и тут же понял, что сижу в одном отсеке с парой десятков пенсионеров, которые путешествуют по миру по дисконтной программе Saga. Половина из них была уже в том состоянии, когда в туалет надо каждые пятнадцать минут, половина – когда люди уже не заботятся о походах в туалет.
Место рядом со мной было свободно, и я взмолился: лишь бы не пришла та самая девушка с ребенком, которую я видел в посадочном зале. Нет ничего хуже, чем сидеть рядом с девушкой с ребенком на долгих рейсах. Короче, девушка с ребенком села как раз ко мне.
Я струсил и сделал себе апгрейд до первого класса. Сбежал вперед и уселся читать книжку. Внушительное количество страниц и интригующее название «Арктическая станция» вроде бы обещали превратить долгий и тяжелый перелет в преприятнейшее времяпрепровождение. К сожалению, это была самая поганая книжка из всех, которые мне доводилось брать в руки. Когда штатовский морпех голыми руками положил дивизию французов, я решил посмотреть кино. Изучив список фильмов, понял, что смотрел их все в оригинальном формате, и с проклятьями задумался.
Я не мог даже поболтать со стюардессами, потому что они всегда думают, что вы не просто так болтаете, а клеитесь к ним. Именно по этой же причине не стоит говорить и со стюардами.
Надо было выпить. Но чего? Мои биологические часы говорили, что пора пить чай. Но так как я уже переставил стрелки на наручных, то выходило, что пора пить вино. Но я не мог пить вино, потому что тогда бы я захотел закурить. А курить в самолетах запрещено. Хотя младенцам орать почему-то нет. А что хуже?
Можно смотреть в окно. Я взглянул сверху на наш перенаселенный мир. Но его не было. Внизу не было ни людей, ни городов – все долгие часы полета. Не было и признаков пресловутого глобального потепления, шесть часов под нами были сплошные льды. Поэтому я опять стал читать книгу, пока бравый американец не вырезал весь британский спецназ. Тут объявили посадку в Лос-Анджелесе.
Время перекурить. Но так как это Калифорния, то надо выйти наружу, чтобы закурить, а для этого нужно пройти таможню, – а для этого надо отстоять очередь за пенсионной командой из Saga-тура. А они явно не смогут правильно заполнить свои бланки даже со второго раза. Я простоял час в очереди на паспортный контроль, потому что пограничники были в дурном настроении – мы мешали им перекусывать. На том мое время кончилось и пришлось идти обратно. В отличие от всего остального мира самолеты в США взлетают, имея весь ваш багаж на борту.
С тяжелым сердцем и не менее тяжелыми легкими я пошел на борт Boieng 747 для еще более длительного перелета и обнаружил, что места в первом классе у меня больше нет. Правда, девушка с младенцем исчезла, зато появилась пляжная блондинка. С мускулистой мужеподобной подружкой. Они держались за руки весь взлет, но я не придал этому никакого значения. И только когда они приступили к более пристальному мануальному изучению друг друга, я сообразил, в чем дело.
Да, я тысячу раз слышал, что человек от рождения гомосексуален. Но мне противно, когда в двух шагах от меня какие-то силиконовые куклы устраивают оральный хоккей. Вояка в книжке тем временем уложил корпус морской пехоты, имея в арсенале лишь веревочную лестницу.
Над островами Фиджи сладкая парочка угомонилась и уснула, я тоже. Проснулся через час, когда никотиновый пластырь вырвал несколько волос у меня из подмышки. Через двенадцать часов мы приземлились, у меня было сорок минут, чтобы пересесть на самолет до Веллингтона. При этом переход из одного терминала в другой должен был занять в два раза больше времени плюс таможня. Это если повезет. Но не повезло. При виде меня таможенник тут же надел резиновые перчатки. Мне стало дурно. Никому не понравится обыск в интимных частях тела после 27-часового полета. Впрочем, и после 27-минутного полета тоже. Но он всего лишь хотел осмотреть мой багаж. В итоге на самолет я успел за минуту до взлета.
На борту я получил еще один завтрак и домучил книжку. Проведя полтора суток в Веллингтоне, я поеду домой. Если вы называете это динамичным образом жизни – так чтоб вам самим так жить.
На все лады обсуждая железнодорожную катастрофу, газеты задыхались от бессильной ярости. Они старались изо всех сил найти виноватого. В чем? Рельсы были в порядке. Машинист был трезвый. Водитель лендровера не уснул за рулем, и даже шлагбаум был закрыт. Чистой воды несчастный случай.
Но такого понятия, как несчастный случай, в наши дни не существует. Если вы споткнулись о бордюр или съели тухлое мясо, в этом должен быть кто-то виноват. Кто-то должен заплатить.
Осень выдалась очень дождливой, значит, реки непременно выйдут из берегов. Но это уже давно не промысел божий. В этом кто-то виноват.
Умереть просто так – и то нельзя. Вот давеча в возрасте семидесяти одного года сыграл в ящик Джордж Карман, глава нашего ЦИКа, нет чтоб тихо похоронить человека, стали искать рак. А потом стали утверждать, что вот если бы он всю жизнь ел сыр и брокколи, то протянул бы дольше. А по мне 71 – прекрасная цифра.
Теперь смотрите. Человеческое существо, особенно мужская особь, запрограммировано на то, чтобы брать на себя риск. Если бы наши предки не вышли из пещер, а сидели в них денно и нощно, вряд ли мы стали теми, кем стали.
Да, мы немного более цивилизованные – у нас есть микроволновка и самолет, но в душе мы все те же пещерные люди. Мы все еще разгоняем адреналин, повышаем эндорфин и бьемся за допамин. И единственный способ получить весь этот букет сразу – рисковать.
Убеждать людей, что скорость убивает и что надо затормозить, – все равно что бороться с законом тяготения. Мы торопимся не потому, что спешим, мы себя постоянно подстегиваем потому, что только так чувствуем себя живыми.
Питер Марш из оксфордского Центра социальных исследований утверждает, что увеличение количества прыгающих с тарзанки, парашютистов и прочих экстремалов происходит тогда, когда жизнь становится слишком пресной и безопасной.
Он рассказывал, что молодежь в Оксфорде в девяностые годы угоняла машины и на улице тренировалась на них делать полицейские развороты под аплодисменты таких же молодых балбесов. Зачем? А потому что весело – стырить чужую машину и нарезать круги вокруг своего дома. К тому же полицейские при этом выглядят дураками, как по телевидению. А вы еще спрашиваете – зачем. Скучно жить в стерильном обществе, где нет ни риска, ни смерти.
За последние два месяца я услышал, что вода делает нас сумасшедшими, кофе увеличивает риск выкидыша, газонокосилки лишают слуха и прочую ахинею.
Один профессор Абердинского университета утверждает, что к безумию ведут смывные бачки. Еще говорят, что бильярдный мел вызывает свинцовое отравление, а количество никеля в монетах евро приведет к раку кожи. И термометры с ртутью убивают детей. Господи, откуда берется эта ерунда? Если по-честному, все это идет из Америки, где ученые не на шутку встревожены тем, что продаваемые в Ираке игровые приставки террористы могут объединить в гигантский суперкомпьютер, который наведет ракету с химическим оружием на Буффало-Сирингс. Американцы вбили себе в голову, что войну можно выиграть без человеческих потерь. Ни солдата, ни летчика. Теперь мы то же самое видим с их погодой. Вместо того чтобы спокойно наблюдать за торнадо, пока он сметает все в Оклахоме, они требуют от правительства, чтобы оно что-нибудь сделало со смерчем. Им нужно больше предупреждений, более серьезную защиту.