Хлоя в волнении прошлась по комнате, потом села на стул возле кровати и вновь заговорила:
— А за стенами маленького домика, где умирала моя сестра, притаилась красивая женщина — тоже с животом. На ней были летящие белые одежды, украшенные кровоточащими сердцами и черепами. Но потом сон быстро стал черным и страшным. Женщина тоже приняла устрашающий образ, хотя по-прежнему оставалась красивой. Она вырвала мертвого ребенка из чрева моей сестры и улетела в замок, терявшийся в тумане. Вокруг роились и другие фигуры, но все они были очень смутные. А тем временем Лорел продолжала угасать. Я видела, как плачущий Генри тянул руки к жене и ребенку. А затем в руках Лорел снова возникла жизнь…
— И вы сумели усмотреть в этом какой-то смысл? — спросил Джулиан, когда Хлоя умолкла.
Он не подавал виду, что эта история его заинтриговала. Она кивнула:
— Да, кое в чем. Во всяком случае, я поняла, что должна находиться возле Лорел. Моя мать сказала, что если я уеду, то возврата мне уже не будет. — Хлоя пожала плечами. — Я и не вернулась. Когда я добралась до Лорел, она как раз получила известие о гибели мужа. Я помогла ей похоронить его и потом ухаживала за ней. Она немного поправилась, дав мне ложную надежду. И еще я установила, кто была та красивая женщина, и начала собирать о ней сведения. И Лорел — тоже. Вскоре мы разгадали ее замысел и приступили к подготовке собственных планов и противостоянию с этой женщиной. Все, что я видела во сне, сбылось. А той жизнью, что возникла среди смерти и горя, оказался Энтони.
— И вы так быстро раскрыли заговор? — удивился Джулиан; он все еще не верил в рассказ о видениях.
Хлоя грустно улыбнулась.
— Ведь я была всего лишь сестрой бедной вдовы, поэтому люди говорили мне и при мне такие вещи, которые не осмелились бы прошептать даже в миле от вас. Хотя, наверное, сыграла роль и естественная женская интуиция, вернее — привычка не доверять красивым женщинам. Но это не имеет значения. Увидев сон, я решила, что должна спасти Лорел. Но вскоре поняла, что моя миссия — спасти малыша Энтони.
Хлоя видела, что ее рассказ весьма озадачил графа, вызвав в его душе борьбу противоречивых чувств. Казалось, он верил ей и в то же время его одолевали сомнения. Хлоя прекрасно его понимала. Лишь очень немногие верили в подобные способности. Но, к своей радости, страха на его лице она не увидела. С сомнениями она как-нибудь справится, а вот если бы он ее боялся… Хлоя чувствовала: по какой-то необъяснимой причине это очень ее огорчило бы.
— Все-таки трудно поверить, что благодаря сну… — Джулиан запнулся, — мальчик остался жив".
— Этот мальчик — ваш сын, милорд, поверьте. У меня есть бумаги, подтверждающие это. Если хотите, можете взглянуть.
— Позже. — Джулиан вздохнул. — Ведь у него — мои глаза. — Он вдруг нахмурился и вопросительно посмотрел на Хлою. — Почему вы не пришли ко мне сразу?
— Я сомневалась, что вы мне поверите. И Лео тоже сомневался. Вы очень любили свою жену, а мы посторонние люди. Если бы мы обратились к вам тогда, это могло бы стоить Энтони жизни. Мы не хотели рисковать, понимаете? Нужно было дождаться, когда вы сами узнаете правду о своей жене или хотя бы часть правды. Только после этого вы могли поверить в то, что собирались вам рассказать.
Джулиан нехотя кивнул. Да, он действительно был очарован Беатрис и скорее всего поверил бы ей, а не Уэрлокам, но все же… Собравшись с духом, граф проговорил:
— Я знал, что ребенок, которого жена показала мне, — не мой. Знал в глубине сердца, но настойчиво убеждал себя в том, что она не лжет. У того ребенка не было родовой отметины Кенвудов.
— Да, маленького родимого пятна цвета клубники на правой ягодице.
— Совершенно верно, — кивнул граф. — Так вот ее не было. Но я убедил себя в том, что его отсутствие ничего не значит. Внушил себе, что оно появилось бы позже, если бы он был жив. У мальчика оно есть?
— Да, есть, — ответила Хлоя, и лорд Джулиан со вздохом закрыл глаза. — Пятно на месте, а Энтони… Ах, он прелестный мальчик! Лео время от времени стрижет его. Волосы растут у него необычайно пышными кудрями, хоть банты завязывай. Зеленые, конечно, под цвет его чудесных глаз. — Хлоя прищелкнула языком и с улыбкой продолжила: — Лео даже велел своему камердинеру заказать мальчику мужскую одежду, хотя он восхитительно смотрится в своем детском платьице. Кузен утверждает, что если дать мне волю, то все в скором времени начнут называть мальчика Антонией. Глупо, конечно. По правде сказать, любая женщина душу отдала бы за такие кудри, как у Энтони. Не вижу ничего дурного в том, чтобы выставлять их напоказ.
Оживившись, Хлоя взахлеб описывала изысканные кружева, украшавшие детские наряды Энтони, которые Лео категорически запретил надевать на мальчика. Болтая, Хлоя не спускала глаз с лорда Джулиана, все больше мрачневшего. Когда же она начала жаловаться, что кузен не позволял стирать одежду ребенка розовым мылом, Джулиан смерил ее гневным взглядом и рявкнул:
— Довольно! У вас все прекрасно получилось, и вы меня убедили!.. Надеюсь, что ваша болтовня про кудри… и прочее — просто выдумки.
— Да, отчасти. — Хлоя расплылась в улыбке. — Но у него и впрямь замечательные кудри.
Пробурчав что-то нечленораздельное, Джулиан посмотрел на дверь.
— Думаю, что теперь, когда я окончательно овладел собой, можно еще раз на него взглянуть.
— И в обморок больше не упадете?
— Это был не обморок. Просто я потерял сознание от слабости, вот и все.
— Да, конечно. Полагаю, что Лео приведет мальчика с минуты на минуту, Он приводил его сюда каждый час, пока вы… были без сознания. Бедный ребенок решил, что вы умерли. Лео позволил ему удостовериться, что вы дышите. Кузен надеется, что ради Энтони вы возьмете себя в руки и сможете определиться со своими планами на будущее. О, вот и часы пробили. — Хлоя прислушалась. — Кажется, я слышу топот маленьких ножек на лестнице. Да-да, это Энтони, конечно же. У Лео ноги вовсе не маленькие.
— Вы очень странная женщина… — протянул Джулиан, испытывая непреодолимое желание улыбнуться ей.
— Да, я знаю.
В этот момент дверь открылась и в комнату вошли Лео и Энтони. За ними следовал Эдгар, причем казалось, что он чем-то смущен. Джулиан сразу же уставился на ребенка, подошедшего к постели. Заглянув в его глаза — точно такие же, как его собственные, — граф понял, что перед ним действительно его сын. Глядя на этого маленького мальчика, он вспоминал свой портрет, на котором был изображен в таком же возрасте.
И тут он снова ощутил ужасную горечь предательства. Ведь Беатрис хотела лишить его сына, хотела погубить мальчика. Убить его сама она не решилась, поэтому оставила новорожденного с умирающей женщиной, что было равносильно убийству (к счастью, она ничего не знала про Хлою). Но еще тяжелее было сознавать, что в преступлении принимал участие его родной дядя. И вот теперь этот малыш с ярко-зелеными глазами смотрел на него, как смотрел бы на любого незнакомца, и это причиняло нестерпимую боль.