Мэри Стюарт знала, что главным в жизни Тани стали трое детей Голдмэна от прошлого брака. Ко дню свадьбы мальчикам исполнилось девять и четырнадцать лет, девочке – одиннадцать. Таня души в них не чаяла. Сыновья были от нее без ума, дочка и подавно отказывалась верить, что женой ее папы стала сама Таня Томас, Она без устали хвасталась своим везением перед подружками и даже пыталась подражать Тане внешностью и одеждой. Правда, одиннадцатилетнему ребенку это плохо удавалось, и Тане пришлось водить падчерицу по магазинам и одевать, чтобы успокоить. Она отлично ладила с детьми мужа, но твердила, что хочет родить сама. К моменту замужества с Тони ей стукнул сорок один год, и ее мучили сомнения. Тони не слишком желал еще детей, она и не настаивала больше, В ее жизни и без того хватало забот.
За первые два года их брака она провела один за другим два концертных тура, но не давали покоя журналы, с которыми Таня затеяла два судебных разбирательства. В такой обстановке трудно сохранить рассудок, но она продолжала дарить любовь детям Тони. Муж даже признавался, что в ее лице они получили лучшую мать, чем его первая жена. Впрочем, Мэри Стюарт насторожило одно обстоятельство. При всей расположенности к ней Тони Таня занимается своими делами одна. Самостоятельно нанимает менеджеров и адвокатов, устраивает концертные туры, сама разбирается с угрозами покушения, сама переживает все тревоги и невзгоды. Тони тем временем занимался своим бизнесом и играл с приятелями в гольф в Палм-Спрингсе.
Жизнь Тани его волновала меньше, чем надеялась Мэри Стюарт. Ей лучше других известно, как нелегко живется подруге, как ей бывает одиноко, как напряженно она трудится и как жестоки порой требования неистовых поклонников, какую боль причиняют предательства. Как ни странно, Таня редко жаловалась на жизнь, чем вызывала у Мэри Стюарт еще большее восхищение. Правда, миссис Уолкер раздражала самоуверенность Тони перед телекамерой, когда они шествуют за очередным «Оскаром» или «Грэмми». Казалось, в радостные моменты он тут как тут, а в трудные до него не докричишься. Об этом Мэри Стюарт вспомнила и сейчас, когда Таня упомянула жену инструктора, вздумавшую угрожать ей судом.
– Тони тоже не в восторге, – тихо проговорила Таня. Мэри Стюарт встревожил ее тон. В нем угадывались тревога и одиночество. Слишком долго ей приходилось вести одни и те же бои, а бесконечная война изматывает силы. – Всякий раз, когда газеты или журналы клевещут, будто я завела любовника, он начинает нервничать, говорит, что я компрометирую его перед друзьями. Что ж, его можно понять.
Она обреченно вздохнула. Здесь подруга совершенно бессильна: унять клеветников нет никакой возможности. Пресса обожала ее травить. Продажные репортеришки отказывались верить, что Таня – обычная женщина, предпочитающая шампанскому заурядный «Доктор Пеппер», – ведь такая информация не способствует повышению тиража их желтых листков.
Таня долгие годы оставалась блондинкой с роскошными волосами, огромными синими глазами, потрясающей фигурой и с помощью косметики сохраняла облик юной грешницы. В настоящий момент она представлялась тридцатишестилетней, ей удалось зарыть где-то восемь лет, но Мэри Стюарт, ее ровесница, не винила подругу – такова жизнь на виду.
– Мне самой не слишком нравится, когда про меня болтают, будто я меняю любовников. Да и те, кого мне сулят в ухажеры, такие чудные, что я махнула бы на все это рукой, если бы не Тони. И дети. – Клевета ставила в трудное положение всех, но борьба за свою репутацию заведомо обречена на поражение. – Такое впечатление, что компьютерный перечень возможных кавалеров давно исчерпан, вот они и называют кого попало.
Таня положила ноги на кофейный столик и прикрыла глаза, представляя себе Мэри Стюарт. Подруги не болтали уже несколько месяцев. Из их компании они сохранили самые тесные связи. Мэри Стюарт много лет назад потеряла след Зои, да и Таня почти тоже, Она и Зоя перезванивались раз в год, а то и в два, посылали друг другу рождественские открытки. Таня знала, что Зоя работает врачом-терапевтом в Сан-Франциско. Так и не вышла замуж, не родила детей. Она целиком ушла в работу и даже в свободное время вела прием в бесплатной клинике для неимущих пациентов. Именно такая жизнь влекла ее с ранней молодости, Таня не виделась с ней вот уже пять лет, то есть с последнего своего концерта в Сан-Франциско.
– А ты как? – поинтересовалась вдруг Таня у Мэри Стюарт. – Как тебе живется? – Вопрос был задан проникновенным тоном, но Мэри Стюарт была наготове.
– Все в порядке. Занимаюсь прежними делами; благотворительные комитеты, собрания, помощь гарлемскому приюту. Сегодня провела весь день в Метрополитен-музее – обсуждали большое мероприятие, запланированное на сентябрь. – Голос ее звучал ровно, тон хладнокровен. Но Таня достаточно хорошо знала подругу, и Мэри Стюарт не питала на сей счет никаких иллюзий – она многих могла ввести в заблуждение, порой даже Билла, но Таню – никогда.
– Я не об этом. – Последовала длительная пауза: обе не знали, что сказать. Таня ждала ответа Мэри Стюарт. – Я о том, как тебе живется. По правде.
Мэри Стюарт вздохнула и посмотрела в окно. На улице уже совсем стемнело. Она была одна в квартире. Так в одиночестве она провела уже больше года.
– Все в порядке. – Ее голос дрожал, но чтобы распознать эту дрожь, надо было обладать тончайшим слухом и чутьем. Год назад, встретившись с Мэри Стюарт в ужасный дождливый день, Таня увидела женщину, готовую поставить крест на собственной жизни. – Помаленьку привыкаю.
Сколько же всего переменилось! Гораздо больше, чем она ожидала.
– А Билл?
– Он тоже ничего. Наверное. Я его почти не вижу.
– Звучит не слишком бодро. – Повисла новая продолжительная пауза. Впрочем, рассудила Таня, они давно к этому привыкли. – Как Алиса?
– Надеюсь, хорошо. Ей очень нравится в Париже. Через несколько недель я полечу к ней. Мы вместе немного отдохнем в Европе. У Билла крупный процесс в Лондоне, он проведет там все лето. Вот я и решила съездить к дочери.
Эта тема придала голосу Мэри Стюарт больше бодрости. Таня улыбнулась. Мало к кому она относилась так хорошо, как к Алисе Уолкер.
– Ты будешь с ним?– спросила Таня со своим тягучим южным акцентом.
Мэри Стюарт помялась, потом быстро ответила:
– Нет. Во время таких процессов он бывает слишком занят, чтобы обращать на меня внимание. К тому же здесь у меня масса дел.
Масса дел... Она знала все правильные слова – язык прикрытия, язык отчаяния: «Обязательно надо как-нибудь встретиться... Нет, все просто отлично... Дела идут великолепно... Билл сейчас просто утонул в работе... Он в отъезде... У меня совещание... Надо составить список комитета... Еду в центр... Еду обратно... В Европу, к дочери...» Тактика игры в прятки, умение произносить нужные слова, потребность в одиночестве, в молчании. Так она забивалась в угол, чтобы молча горевать, не привлекая к себе внимания и не напрашиваясь на жалость. Так она отталкивала от себя всех, чтобы не объяснять, как худо обстоят дела.