– У телефона. Кто спрашивает? – спросила она официальным тоном и тут же вздрогнула.
– Мэри Стюарт? Я тебя не узнал.
Билл!
Как же далеко они разошлись... Муж с женой уже не узнают друг друга. Правда, они не разговаривали уже несколько дней, ограничиваясь лаконичными и лишенными всякого интереса факсами.
– Я тоже тебя не узнала. Я торопилась на ужин.
– Прости, если отвлек, – сухо проговорил он.
Она сообразила, что у него на часах три ночи. Зачем звонить в такой поздний час?
– У Алисы все в порядке? – У нее сжалось сердце. Трудно представить какую-либо другую причину для неурочного звонка.
– В полном порядке, – спокойно ответил он. – Я вчера с ней разговаривал. У нее бал в Вене. Они только что прикатили туда из Страсбурга. Мотаются с места на место и рады до потери сознания. Боюсь, мы все лето ее не увидим.
Мэри Стюарт улыбнулась, узнав в этом свою непоседу дочь.
– Когда будешь снова с ней разговаривать, обязательно передай от меня привет. Она так мне и не звонила. Наверное, из-за разницы во времени. Я так и думала, что у нее все в порядке, иначе она поставила бы тебя в известность. Сейчас в Лондоне глубокая ночь. Что ты делаешь в такой поздний час? – Это напоминало обмен новостями между деловыми партнерами, лишенный всякого тепла.
– Работал допоздна, да еще сглупил – напился кофе, вот и не смог уснуть. Дай, думаю, позвоню тебе. Вечно у меня нелады с разницей во времени!
«Как и с браком», – хотела добавить она, но смолчала.
– Молодец, что позвонил, – сказала Мэри Стюарт не очень убедительным тоном. У нее уже пропало желание притворяться, искать в душе крупицы былого тепла. Решение принято – она рвалась на волю. И Хартли Боумен здесь абсолютно ни при чем. Виноват в этом лишь Уильям Уолкер.
– Чем ты там занимаешься? В своих факсах не приводишь подробностей. Кажется, мы уже несколько дней не разговаривали лично. Или разговаривали?
Какая дырявая память! Впрочем, Мэри Стюарт уже нет дела до его памяти.
– Ты тоже скуп на детали, – напомнила она ему.
– Мне нечего рассказывать: работаю, света белого не вижу, нигде не бываю. Вкалываю как проклятый день и ночь. Все готовлюсь к процессу. Удовольствия мало, зато есть перспектива выиграть дело. Мы очень хорошо подготовлены.
– Чудесно, – выдавила она, глядя на носки своих красных сапог и усиленно вспоминая мужа. В трубке звучал его голос, но в голове упорно возникал образ Хартли. Сравнение выходило не в пользу Билла. Она не могла представить такого же тягучего разговора с Хартли Боуменом. Вряд ли с ним она прожила бы целый год в таком отчуждении, как с Биллом. Ей не хотелось возврата к прошлому.
– А ты? – встревожено спросил он, чувствуя ее нежелание поддерживать разговор и гадая, в чем причина.
– Каждый день катаемся верхом. Тут необыкновенно красиво. Никогда не видела настолько чудесных мест. Горы Титон – это нечто потрясающее.
– Как подруги?
Откуда этот внезапный интерес? Она ломала голову и не находила ответа.
– Отлично. – Она не стала ничего говорить о Зое. – Сейчас ждут меня в ресторане.
Ни слова ни о танцах, ни о Зоиной болезни. Ей ничем не хотелось с ним делиться.
– Что ж, не стану больше тебя задерживать. Передай им от меня привет.
Она собиралась поблагодарить его и сухо попрощаться, но томительная пауза заставила ее напрячься. Он звонил ей в три часа ночи, они не виделись уже несколько недель...
– Стью... Я по тебе скучаю...
Вдруг наступила тишина, которой, казалось, не будет конца.
Зачем он произнес эти слова? После целого года молчания и боли – зачем? Может быть, он ощущает свою вину, сожалеет об утраченном? Она не хотела продолжать разговор.
Все: возврата нет!
Ей вдруг показалось по его интонации, что он выпил лишнего! Это так на него не похоже, но глухая ночь и одиночество кого угодно заставят махнуть рукой на привычки...
– Смотри не перетрудись, – только и сказала Мэри Стюарт. Месяц назад, полгода или тем более год она бы назвала себя бездушным чудовищем. Сейчас же ничего не почувствовала, простившись и повесив трубку. Ее ждали подруги и вкусный ужин.
Танцевальный вечер оказался еще веселее, чем они предполагали. На него явились все гости, даже Зоя, обмотанная синей кашемировой шалью. В платье из замши и чу??есных бирюзовых серьгах она выглядела красавицей. Некоторые гостьи были в коротких юбочках, разлетавшихся в танце. Таня смотрелась, как всегда, великолепно в белом кружевном платье викторианского покроя, придававшем ей одновременно невинный и невыносимо соблазнительный вид. Увидев ее. Гордон едва устоял на ногах. На нем были джинсы и ковбойская рубаха, черная ковбойская шляпа, и такого же цвета сапоги. Таня поспешила сравнить его с ковбоем из кинофильма, и он гордо приосанился.
Шарлотта Коллинз предложила Гордону исполнить тустеп с кем-нибудь из гостей: недаром он являлся обладателем нескольких призов за исполнение тустепа.
– Гордон у нас первый не только на родео, хотя сам никогда в этом не признается! – провозгласила хозяйка.
Эта мудрая и с хитрецой пожилая женщина не спускала заботливого, почти материнского взгляда с Зои, смирно сидевшей на кушетке. Та еще не накопила сил для танца и довольствовалась беседой с Джоном Кронером, тоже приглашенным на вечер. Шарлотта часто направляла ему подобные приглашения. На этот раз он явился ради удовольствия пообщаться лишний раз с Зоей.
– Кто-нибудь из присутствующих умеет танцевать тустеп? – обратилась Шарлотта к публике.
Гордон выступил вперед. Несколько человек неуверенно подняли руки. Таня тоже не удержалась.
– И я! Только я не делала этого с четырнадцати лет! – воскликнула она.
– Вот и отлично! – Шарлотта улыбнулась гостям. – У нас тут девушка из Техаса желает попытаться.
Можно было подумать, что она заручилась Таниным согласием. Гости радостно зааплодировали, приготовившись лицезреть популярную певицу в танце.
– Боюсь, опозорюсь, – ответила Таня со смехом. – И вас опозорю, – добавила она, обращаясь к шагнувшему к ней Гордону.
Однако соблазн станцевать с ним был слишком велик, да и сам он очень соблазнителен. Она подала ему руку и вышла с ним на середину зала. Заиграла музыка. Шарлотта объяснила гостям правила. Гордон начал не спеша, но очень скоро стал вертеть партнершей изо всех сил. Публика бешено зааплодировала великолепной паре. Выступление выглядело вполне профессионально. У Гордона был такой вид, словно он вот-вот умрет от радости. Таня увлеченно кружилась вокруг него. По завершении танца он заключил ее в объятия.