— Бред она несет, только и всего, — вклинился Жук.
— Эй, сынок, ты меня сейчас доведешь! Рот заткни! — Бабуля наклонилась ко мне еще ближе и понизила голос: — Мне ты можешь сказать, Джем. Я пойму. Это одновременно и дар, и проклятие. Знать то, чего знать совсем не хочешь.
У меня аж живот подвело. Выходит, она знает, каково это. Я впервые встретила человека, который меня понял. Блин, как же мне хотелось все ей выложить, страшно хотелось, вот только пятнадцать лет хранить тайну — это немалый срок. И захочешь никому не скажешь, потому как привык молчать. А еще в глубине души я знала: стоит мне начать об этом говорить, хотя бы вот даже с бабушкой Жука, — и всё изменится. А я не была к этому готова. Тогда не была.
— Нет. Ничего такого, — пробормотала я. Умудрилась вырваться из когтей ее пронзительного, всевидящего взгляда.
Она откинулась назад и вздохнула — я, почитай, видела, что она выдыхает, столько в ней было табака.
— Как знаешь, — сказала она, зажигая очередную сигарету. — Ты теперь знаешь, где меня искать. Я здесь. Я всегда здесь.
Я слезла с табуретки и отправилась в комнату Жука; почти чувствовала, как она сверлит мне спину взглядом.
Жук развалился поперек кресла, свесив длинные ноги; стопы его подергивались.
— Ты на нее не обращай внимания. У нее несколько лет назад крыша окончательно съехала. Так ведь, бабуль? — проорал он. — Чего смотреть будем, спорт? — спросил он у меня, переключая каналы.
Я пожала плечами, потом заметила на полу черную коробочку:
— PlayStation?
Жук выкарабкался из кресла, плюхнулся на ковер и начал перебирать коробочки с играми:
— Давай в «Угон автомобилей»? — предложил он.
Я кивнула.
— Только шансов у тебя ноль, — предупредил он. — Я в этом деле не лох. И езжу так, что просто дым коромыслом.
Он не соврал. Я могла бы и заранее сообразить. Стрелять и гонять на машинах такие парни умеют. У них это с рождения, надо думать. Я, разумеется, не собиралась сдаваться, но по быстроте и напору мне было до него как до луны. Он вкладывал в игру всю душу, сосредоточивался так, будто от этого зависит его жизнь, играл прямо всем телом. Я делала что могла, но он каждый раз выигрывал.
— Для девчонки неплохо, — поддразнил Жук.
Я показала ему задранный указательный палец.
Жук улыбнулся, и мне вдруг показалось, что в доме 32 по Карлтон-Виллас мне самое место.
Потом мы немножко посмотрели телик, но показывали всё какую-то чушь. Фигню вроде «Фабрики звезд». Бездарные идиоты стоят как бараны в очереди в надежде, что выбьются в звезды. Придурки. Даже те из них, кто умеет петь. Они и правда думают, что мир ждет их с распростертыми объятиями — вот вам слава, деньги и все остальное? Всякие жадюги вроде Саймона Коуэла выкачают из них столько денег, сколько получится, а потом вышвырнут обратно в канаву. Какое уж тут будущее? Так, потешить собственный эгоизм. Отстой. И все же мы с Жуком неплохо провели время, дружно хохоча над ними. Оказалось, нас смешат одни и те же вещи. И вообще, в этой комнате было здорово, несмотря на табачный дым и на то, что от Жука, как обычно, воняло — хотя меня ни на миг не оставляла мысль, что бабка его так и сидит там на кухне как какая-то птица, кондор или ястреб, что-то в этаком роде. Хищная птица. Слушает нас. Выжидает.
— Мне пора, — сказала я через некоторое время.
Жук выкарабкался из кресла.
— Я тебя провожу.
— Да ладно. Тут недалеко.
— Давай отвезу, у меня тачка есть. — Он запнулся. — Вернее, можно достать.
Я посмотрела на него в упор. Он говорил серьезно — судя по всему, пытался произвести на меня впечатление. Я пошла к выходу. Еще не хватало впутываться в такие дела. Мало мне приключений на голову. Я слышала, как бабка его возится в кухне — хлопнула дверца микроволновки, раздался писк — она устанавливала таймер.
— Тебе ужинать пора, — сказала я. — Давай, до скорого. До свидания! — крикнула я от дверей его бабке: мне совсем не хотелось идти обратно на кухню и снова вступать с ней в разговор. Тут ее лицо возникло в кухонном дверном проеме. Между нами, соединяя нас, сверкнула молния, и глаза наши снова встретились.
— Пока, лапа моя, — сказала она. — Еще увидимся.
Она в этом, похоже, не сомневалась.
— Опишите лучший день в своей жизни. Не зацикливайтесь на орфографии и пунктуации. Главное — быстро. И пишите то, что думаете.
Очередной пример жестокости Макака — знает, как напомнить нам про мерзость и бессмысленность нашего существования. И чего он ждет? «День, когда папа подарил мне нового пони»? «Как мы на каникулах ездили на Багамы»? Лично я не люблю вспоминать прошлое. Какой смысл? Прошлое — оно в прошлом, там ничего не изменишь. И не выберешь из него один день, не скажешь: вот этот — самый лучший. Уж легче выбрать самый худший, тут несколько претендентов, хотя фиг я стану рассказывать про них Макаку. Какое его собачье дело? Я подумала: вот возьму сейчас и откажусь. Что он со мной сделает? А потом внутри у меня что-то щелкнуло, и я подумала: «Ладно, сейчас напишу, сам напросился». Я взяла ручку и начала писать.
— Время! — Протестующие вопли. — Прекратили писать. Не закончили — не важно. Сдавать мне не надо, будете читать вслух.
Открытый бунт — крики: «Фиг вам!», «Да пошел!..» Внутри у меня все похолодело, я поняла, какого сваляла дурака.
— Я хочу, чтобы вы по очереди вставали и зачитывали вслух то, что написали. Смеяться над вами никто не станет. Все в одинаковом положении. Попробуйте.
Op попритих.
— Эмбер, ты первая. Давай, выходи к доске. Не хочешь? Ладно, можешь с места, читай громко, отчетливо, чтобы все слышали.
И так одного за другим. Каникулы, дни рождения, праздники. Чего тут еще ждать? А один парень, Джоэл, описал тот день, когда родился его младший братишка, — и тут в классе что-то изменилось. Все вдруг навострили уши: Джоэл рассказывал, как помог маме дойти до ванной, как завернул малыша в старое полотенце. Пара девчонок шумно выдохнули, когда он закончил, друзья хлопали его ладонь в ладонь, когда он возвращался на место. Что же, все по-честному, он поступил правильно, но у меня внутри все сжалось — при мысли о беззащитности, о хрупкости, о том, что их конец прописан с самого первого дня. Нет, это слишком. Маленькие дети — это не мое.
Следующим вышел Жук. Он долго топтался на кафедре, переминался с ноги на ногу, пялился в свой листок. Было ясно: ему хочется одного — свинтить.
— А это, блин, обязательно? — спросил он, прижимая листок к боку и закидывая голову, чтобы задрать глаза в потолок.
— Обязательно, — твердо ответил Маккалти. — Давай, мы все слушаем.
Тут он был прав. Класс стих, всех проняло.