– Это сам Лизард Кинг, – произнес он сухим, бесстрастным тоном.
– Я знаю. Я видела.
Да – она видела, но появлявшиеся образы, словно пересохшая бумага, мгновенно сгорали под безжалостным, сфокусированным светом, который зажегся внутри нее; страх, который она испытывала, как бы превратил ее в увеличительное стекло, и она понимала, что, если им удастся вырваться отсюда, никаких воспоминаний об этом городке не останется: память станет золой, развеянной по ветру. Вот как это, конечно же, действует. Человек не может сохранить такие чудовищные образы, такие чудовищные воспоминания и остаться в здравом уме, поэтому мозг превращается в печь, которая мгновенно сжигает все это.
«Вот почему большинство людей еще может позволить себе роскошь не верить в привидения и заколдованные дома, – подумала она. – Потому что когда разум обращается к чему-то пугающему и иррациональному, вроде человека, которого заставляют взглянуть в глаза Медузы Горгоны, он забывает. Он обязан забыть. И Господи! Кроме того, чтобы вырваться из этого ада, я прошу только одну вещь в мире – забыть».
Она увидела кучку людей на асфальте возле заправочной на выезде из города. У них были перепуганные, обычные лица, и носили они выцветшую обычную одежду. Мужчина в замасленном комбинезоне. Женщина в медицинском халате – когда-то белом, а теперь грязно-сером. Старички – она в ортопедических ботинках, он со слуховым аппаратом, прильнувшие друг к другу, словно дети, которые боятся заблудиться в дремучем лесу. Мэри не нужно было объяснять, что эти люди, наряду с молодой официанткой, были живыми жителями Рок-н-Ролл-Рая, штат Орегон. Их заманили сюда таким образом, как хищный цветок ловит насекомых.
– Пожалуйста, давай выберемся отсюда, Кларк, – сказала она. -Пожалуйста. – Что-то застряло у нее в горле, и она зажала руками рот, опасаясь, что вырвет. Но она лишь громко рыгнула: ей обожгло горло, словно огнем, и она почувствовала вкус пирога, который съела в «Рок-энд-Буги».
– Все будет в порядке. Успокойся, Мэри.
Дорога – теперь, когда город кончался, ее уже нельзя было считать Мейн-стрит – проходила между пожарным депо слева и школой справа (даже в том состоянии всеобъемлющего ужаса, в котором она пребывала, ей показалось несколько экзистенциалистическим названием «Грамматическая школа Рок-н-Ролл»). Трое детей стояли на игровой площадке, безразлично глядя на проносившуюся мимо «Принцессу». Выше дорога огибала холмик, на котором стоял знак в форме гитары: «ВЫ ПОКИДАЕТЕ РОК-Н-РОЛЛ-РАЙ. ДОБРОЙ НОЧИ, ДОРОГАЯ, ДОБРОЙ НОЧИ».
Кларк свернул, не сбрасывая скорость; на дальнем конце витка дорога была заблокирована большим автобусом.
Это был не обычный желтый автобус, который они видели, когда въезжали в город: этот сверкал сотнями немыслимых красок и тысячами психоделических фигур, словно громадный сувенир Лета любви. В окнах висели липучки от мух и листовки движения за мир, и даже когда Кларк закричал и отчаянно надавил на тормоза, Мэри с фаталическим равнодушием прочла слова, летящие над разрисованной стенкой автобуса, как пузатые дирижабли: «ВОЛШЕБНЫЙ АВТОБУС».
Кларк старался изо всех сил, но полностью остановить машину не смог. «Принцесса» врезалась в Волшебный Автобус со скоростью около двадцати пяти километров в час, колеса у нее забуксовали, а шины отчаянно задымились. С глухим стуком «Принцесса» ударилась в середину привязанного канатами автобуса. Мэри опять швырнуло вперед, несмотря на ремень. Автобус же слегка качнуло на рессорах, и все.
– Бежим! – крикнула она Кларку, но ее уже охватило удушающее предчувствие, что все кончено. Двигатель стучал с перебоями, из-под помятого капота вырывался пар, подобно дыханию раненного дракона. Когда Кларк переключил на реверс, машина дважды выстрелила, дернулась, как старая взмыленная собака, и застыла.
Сзади доносился вой сирены. Интересно, кто в этом городе полицейский. Не Джон же Леннго, который жил под лозунгом «Не доверяй власти», и не Лизард Кинг, который в городе явно числился криминогенным элементом. Кто? И какое это имеет значение? «Может быть, – подумала она, – им окажется Джимми Хендрикс». Это звучало глупо, но она лучше разбиралась в рок-н-ролле, чем Кларк, и где-то читала, что Хендрикс был инструктором-парашютистом в 101-1 воздушно-десантной дивизии. А разве не считается, что из военных выходят прекрасные служители закона?
«Ты сходишь с ума», – сказала она себе, затем кивнула. Конечно, сходит. Даже какое-то облегчение при этом испытываешь.
– Что теперь? – обречено спросила она Кларка.
Он открыл дверь, сильно поддав плечом, потому что дверь слегка перекосило.
– Бежим, – ответил он.
– Какой смысл?
– Ты их видела. Хочешь быть такой?
Страх немного рассеялся. Мэри отстегнула ремень и открыла дверцу. Кларк обошел вокруг «Принцессы» и взял ее за руку. Когда они обернулись к Волшебному Автобусу, он больно сжал ей руку, заметив, кто выходит оттуда, – высокий мужчина в белой рубашке с отложным воротником, темных брюках и громадных солнечных очках, густые, иссиня-черные волосы были зачесаны от висков назад, напоминая утиную гузку. Он был немыслимо, невообразимо красив – даже темные очки не могли его испортить. Полные губы приоткрылись в еле заметной, чуть ироничной улыбке.
Из-за поворота вылетел сине-белый патрульный автомобиль с надписью «ПОЛИЦИЯ РОК-Н-РОЛЛ-РАЯ» на борту и затормозил почти у самого бампера «Принцессы». Человек за рулем был черный, но совсем не похожий на Джимми Хендрикса. Мэри не была уверена, но ей показалось, что представителем закона был Отис Реддинг.
Мужчина в солнечных очках и темных джинсах теперь стоял прямо перед ними, засунув большие пальцы в петли на поясе; его бледные руки свисали, как мертвые пауки.
– Как поживаете? – Несомненно, тот самый протяжный мемфийский акцент. – Хотел бы приветствовать вас в нашем городе. Надеюсь, вы останетесь с нами на некоторое время. Городок наш небольшой, но мы гостеприимны и можем позаботиться о себе сами. – Он протянул руку, на которой сверкали три неимоверно громадных перстня. – Я мэр в здешних местах. Звать меня Элвис Пресли.
…Сумерки летнего вечера.
По дороге вы мэрию Мэри снова вспомнила концерты на которых бывала ребенком в Элмайре, и тоска по безвозвратно утраченному на мгновение пробила оболочку ужаса, окутывающую ее, так похоже… и в то же время так не похоже. Никаких детей, размахивающих бенгальскими огнями: здесь было всего с десяток мальчишек, сбившихся в кучку подальше от эстрады, настороженными бледными личиками. Были среди них и те, кого они с Кларком видели возле школы, когда пытались вырваться в горы.
И никакого эксцентричного духового оркестра, который вот-вот заиграет – а по всей эстраде (которая Мэри показалась не меньше Голливудской Чаши) рассеяны инструменты и принадлежности, видимо, самого большого в мире – и самого громкого, судя по усилителям – рок-ансамбля, апокалипсического сборища музыкантов бибопа, от звуков которого, когда оно врубит все децибелы, должны сотрясаться окна на десять километров вокруг. Она насчитала дюжину гитар и бросила. Четыре полные ударные установки… бонги… конги… ритм-группа… круглые подставки для хора… стальной лес микрофонов.