– Один эйдос – тоже немало! – осторожно заметил Буонапарте.
– Для меня – мало! – отрезал Барбаросса, оставляя в покое меч. – Желаю здравствовать!
– Струсил, – одними губами прошептал Бельвиазер, обменявшись понимающим взглядом с Мамзелькиной.
Бонзы мрака, имеющие допуск в верхний мир, без сердечности попрощались и отбыли каждый в свой отдел. Канцеляристы втянулись в недра пыльной Канцелярии. Заскрипели перья. Закапали чернила. Зрелища закончились, теперь нужно было зарабатывать на масло к хлебу.
У редко обновляемого деревянного щита с новостями Тартара остались Бельвиазер, Мамзелькина и Сын Большого Крокодила. Да еще китайский страж Чан отчего-то припозднился и распутывал многочисленные узелки своего пояса, на котором у него висели всякие мешочки, коробочки, кошелечки.
– Новый наследник – это, конечно, что-то с чем-то. У него глаза человека, который не расстается с оружием даже во сне. Но почему именно Шимелус, Бурф и Гондир? Шестой, четвертый и двенадцатый мечи? – озабоченно спросил Бельвиазер.
Сын Большого Крокодила оглянулся на щит, на котором висела репродукция парадного портрета Лигула с алой лентой через плечо. Все рубаки знали, что на портрете Лигул, чтобы казаться выше, стоит на спрятанной за столом (и тоже, разумеется, нарисованной) скамеечке.
– Они сочувствовали Арею… негодяю и предате-ЛЮ! И это стало предупреждением другим негодяям и предате-ЛЯМ! – гаркнул Сын Большого Крокодила в ухо портрету.
Глава Канцелярии от неожиданности провалился в недра картины. Сын Большого Крокодила знал, что делает. На репродукции не ставят сильной магии. Портрет может донести только в случае прямой крамолы. На иронию же магия не срабатывает. И на вопли в ухо тоже.
– Многие рубаки сочувствовали Арею. Все же, я думаю, дело в другом, – уже серьезно сказал Бельвиазер.
– И в чем же?
– Все трое были очень разные. Гондир силен как бык. Ударом меча рассекал наковальню. Бурф не богатырь, но вечно что-то комбинировал, точно паутину плел. А Шимелус – старый ученик Арея с той же тактикой, что и Мефодий Буслаев… Нашему владыке важно, чтобы Мефодия убил именно человек. Сюрпризов он больше не желает – оттого и проверка. Разумеется, и в Нижнем Тартаре есть хорошие бойцы, но человек, убивший человека, – это символично.
– Буслаев… Ох, голубо-о-к! Недаром Лигул Хоорса подселил. Хоорс и Арей – вечные враги. Личность-то, может, и не наследуется, только навык, да как бы вражда не перешла. Как Хоорс Арея ненавидел, так и Виктор этот Мефу покоя не даст, – с печалью пропела Мамзелькина.
На кисловатом ветерке Среднего Тартара старушка быстро трезвела, и это ее печалило. Кроме того, параллельно приходилось работать. Коса уже несколько раз исчезала и сразу появлялась, неуловимо занавешиваясь брезентом.
– Простите, что вмешиваюсь… Вы видели его меч? – словно между делом спросил Чан. Китайский страж только что распустил на поясе последний узелок и теперь был относительно свободен.
– Чей? Мефодия? Разумеется!
– Нет. Юноши, выросшего в Большой Пустыне, – пояснил Чан.
Бельвиазер тронул чутким пальцем породистый нос. Он был лучшего мнения о наблюдательности китайского стража.
– Ну конечно! Все видели! Он же у него за плечами! А вы разве нет?
– Я вижу только то, что я вижу, а не то, что мне показывают. Самого меча я не видел! И никто не видел! – отрезал маленький Чан.
Бельвиазер очень озадачился:
– А что же все видели?
– Ножны и рукоять! И она напомнила мне рукоять исчезнувшего оживающего клинка Кводнона. Все помнят оружие, которым владыка мрака одержал столько побед? Хоорс с оружием Кводнона – это немало! – скромно ответил маленький Чан и, опустив голову, стал наматывать на палец очередной шнурочек.
Раньше всё решали, кому душа пойдет – свету или мраку, а теперь мучаются: есть ли бессмертие в принципе или человек – эволюционное производное от саморазвивающейся плесени. Причем бессмертие эдак в кучку валят – лишь бы, думают, хоть чего-то было, а не сплошные потемки.
Ирка в разговоре с Багровым
В Москве был июнь. Обычные дожди не спешили пролиться. Стояла страшная жара. Водосточные трубы и крыши машин раскалялись. В районе психиатрической лечебницы на улице Восьмого марта голуби выстраивались в очередь, чтобы искупаться в луже. Едва заметив их, Депресняк мгновенно ринулся в атаку и вернулся спустя минуту с приставшим к морде пером, безостановочно чихая.
Недалеко от «Динамо» по покрытым тополиным пухом переулкам колесила собачья свадьба. Ошалевшие от жары, ничего не понимающие уличные псы на равных толкались с такими же ошалевшими от жары и мало что понимающими пешеходами и машинами. Депресняк попытался ввязаться в драку сразу с десятью псами, но Дафна упрятала его поглубже в рюкзак, оставив снаружи только морду, которая торчала как затычка.
Мефу пилили мозг тоскливые экзаменационные мысли.
– Дафа, а Дафа… Напиши реферат по селекции! У меня задолженность! – ныл он.
У Дафны не было никаких сил бороться с этим халтурщиком. Она и так весь год строчила рефераты едва ли не с той скоростью, с какой новенький принтер выплевывал горячие страницы.
– Сдери в Интернете!
– Эге! Ты считаешь нашего препода чайником? Он даже на лекции из Сети не вылезает. Через айфон сидит.
– А от меня ты чего хочешь?
– От тебя я хочу творчества! Скачиваешь двадцать рефератов, и из каждого тащишь по нескольку абзацев. И форму меняй. Если в компе: «Мичурин сказал: «Яблоки – это вкусно!», ты пиши: по мнению выдающегося ученого Мичурина, вкус яблок является вкусным… Ну и дальше такую же фигню!
– Мефодий! Ты свет! Слышишь: свет! – крикнула Даф.
– Ну допустим. А рефераты тут при чем? – резонно возразил Меф.
Дафна задохнулась от бессилия что-либо объяснить. Они купили мороженое. После этого Дафна, страдая от избытка культуры, долго шла с противной липкой бумажкой.
– Чего ты ее не выбросишь? – не понял Меф.
– Так урн нет!
– Ты просто не умеешь их искать! Дай сюда!
Дафна доверчиво протянула ему бумажку, которую Буслаев моментально затолкал внутрь пустотелой трубы в центре длинного фигурного забора. Дафна вздохнула: «Знала бы – не давала!»
– Ерунда! Птичка склюет! – пообещал Меф.
– Что склюет? Бумажку внутри трубы? – пасмурно уточнила Даф.
– Ну так жучок съест! Не заморачивайся!
Мефодий и Дафна шли пешком от общежития озеленителей к Новому Арбату, в гости к Варваре. В подарок «гражданке Гормост» они несли хомяка. В парке Меф выпустил его из банки прогуляться по травке. Ему казалось, что на подстриженном газоне хомяк никуда не денется и догнать его будет несложно. Однако хомяк сгинул мгновенно и без всякого следа.