— Что ты сказала?
— Я сказала, что ухожу от тебя. Ничего у нас с тобой не получится.
Прежде я так не поступала и удивлена тем, насколько это легко. Отпустить очень просто: знай себе катись с горы.
— Но… но… — лопочет он; смятение на его лице сменяется яростью. — Ты не можешь меня бросить.
Скрестив руки на груди, я машинально пячусь.
— Это почему же?
— Ты, — зло говорит он, глядя на меня, как на безнадежную идиотку, — не можешь бросить меня.
Теперь понимаю. Он помнит. Помнит свои слова в шестом классе, что я недостаточно крута для него, — помнит и до сих пор в это верит. Тут в моей душе испаряются последние остатки жалости к нему. Он стоит, ярко-красный, со сжатыми кулаками, и я поражаюсь, насколько уродливым он кажется.
— Могу, — спокойно возражаю я. — Уже бросила.
— А я ждал тебя. Ждал много месяцев.
Отвернувшись, он бормочет что-то неразборчивое.
— Что?
Он смотрит на меня с гримасой отвращения и злобы. Это не тот человек, который неделю назад лежал у меня на плече и уверял, что я лучше любого одеяла. Словно с него слетело лицо и под ним обнаружилось чужое, незнакомое.
— Говорю, зря я не трахнул Габби Хэйнес, когда она вешалась на меня, — холодно произносит Роб.
В животе что-то вспыхивает, не то остатки боли, не то гордость, но довольно быстро сменяется спокойствием. Я уже далеко отсюда, уже парю над всеми — и внезапно понимаю, что именно чувствует Джулиет, что она должна была чувствовать. Мысль о ней возвращает мне силы, и мне даже удается улыбнуться.
— Никогда не поздно для второго шанса, — сладким голоском сообщаю я и удаляюсь, чтобы в последний раз пообедать со своими лучшими подругами.
Через десять минут, когда я наконец за нашим обычным столиком лопаю огромный сэндвич с ростбифом и майонезом, жадно поглядывая на полную тарелку картошки фри — в жизни не была так голодна! — и Джулиет проходит через столовую, я замечаю, что она поставила единственную розу в пустую бутылку из-под воды, притороченную к боку рюкзака. Она тоже озирается по сторонам из-за завесы волос, изучает столик за столиком в поисках разгадки. Ее глаза настороженно горят. Она кусает губы, но не выглядит несчастной. Она выглядит живой. Мое сердце пропускает удар: это важно.
Когда она проплывает мимо нашего столика, сложенная записка трепещет под самыми лепестками розы, и хотя я сижу слишком далеко и не могу прочитать, я даже с закрытыми глазами ясно вижу, что там написано. Всего одна фраза: «Никогда не поздно».
— Ну что с тобой сегодня творится? — спрашивает Линдси по дороге в «Лучший деревенский йогурт».
Мы уже почти дошли до Ряда — мелких магазинчиков, облепивших вершину холма, словно поганки. Одеяло темных облаков затягивает горизонт дюйм за дюймом, обещая снегопад.
— В смысле?
Мы держимся за руки, чтобы не замерзнуть. Я пригласила с нами Элли и Элоди, но у Элоди контрольная по испанскому, а Элли пожаловалась, что если пропустит еще один урок литературы, ее точно отстранят от занятий. Я не стала особенно настаивать.
Такой же день, как все прочие.
— В смысле, почему ты себя так странно ведешь?
Пока я пытаюсь сформулировать ответ, Линдси продолжает:
— Например, считала ворон за обедом и вообще. — Она прикусывает губу. — Я получила эсэмэску от Эми Вейсс…
— Да?
— Разумеется, она рехнулась, и я в жизни не поверю ни единому ее слову, в особенности что касается тебя, — поспешно заверяет Линдси.
— Разумеется, — забавляюсь я, прекрасно понимая, куда она клонит.
— Но… — Линдси глубоко вдыхает и приступает: — Якобы она говорила со Стивом Вейтманом, который говорил с Робом, который сказал, что вы расстались. — Линдси косится на меня и натужно смеется. — Конечно, я заявила, что это полный бред.
Помедлив, я все же признаюсь:
— Это не бред. Это правда.
Линдси замирает, уставившись на меня.
— Что?
— Я порвала с ним за обедом.
Она трясет головой, будто старается вытряхнуть мои слова.
— Гм, ты собиралась поделиться с нами этой незначительной новостью? Со своими лучшими подругами? Или просто надеялась, что рано или поздно новость облетит весь город?
Я вижу, что она задета не на шутку.
— Слушай, Линдси, я собиралась с тобой поделиться…
Но она зажимает уши руками и продолжает трясти головой.
— Не понимаю. Что случилось? Вы же хотели… в смысле, ты вроде хотела… сегодня ночью.
Я вздыхаю.
— Вот поэтому я держала язык за зубами, Линдз. Знала, что ты будешь переживать.
— Но мне есть из-за чего переживать.
Линдси так разъярена, что даже не покосилась в сторону «Хунань китчен», а пристально смотрит на меня, словно ожидает, что я вот-вот посинею или взорвусь, словно мне больше нельзя доверять.
До меня доходит, что она действительно испытает нечто подобное, когда я сделаю то, что собираюсь, но ничего не попишешь. Я поворачиваюсь к ней и кладу руки ей на плечи.
— Подожди секундочку здесь, ладно?
— Куда ты? — недоуменно моргает она.
— Мне нужно заглянуть в «Хунань китчен». — Я собираюсь с силами. Сейчас начнется. — Передать кое-что Анне Картулло.
Мне казалось, она завопит, уйдет прочь, закидает меня жевательным мармеладом, в общем, что-нибудь вытворит, но ее лицо становится совершенно пустым, будто щелкнули выключателем. Я немного беспокоюсь, что у нее шок, но не могу упустить возможность.
— Две минуты, — добавляю я. — Обещаю.
Пока Линдси и ее гонор не вернулись из прострации, я ныряю в «Хунань китчен». За спиной звякает дверной колокольчик. Алекс поднимает встревоженный взгляд, но тут же расплывается в улыбке.
— Что такое, Сэм? — протяжно спрашивает он.
Идиот.
Не обращая на него внимания, я иду прямо к Анне. Она опустила голову и гоняет еду по тарелке. Несомненно, это намного безопаснее, чем жевать ее.
— Привет.
Почему-то я нервничаю. Есть что-то тревожащее в ее спокойствии, в том, как она устремляет на меня взор, лишенный всякого выражения. Это напоминает мне Джулиет.
— Я кое-что принесла тебе.
— Принесла мне?
Анна скептически закусывает губу, и сходство с Джулиет перестает быть таким разительным. Наверное, она решила, что я спятила. Насколько ей известно, мы даже ни разу не общались. Можно лишь догадываться, что творится у нее в голове.
Алекс переводит взгляд с Анны на меня и обратно, пораженный не меньше ее. Я сознаю, что Линдси наблюдает за мной через закопченное окно. Довольно неловко, когда сразу трое таращатся на тебя, как на сумасшедшую. Я лезу в сумку; мои руки немного дрожат.