– Да нет, я приду. – Тим потянул на себя всю свободную позитивную биоэнергетику, какую нашел в комнате. Бублики, груши, все, что есть, только не шарики. «Сейчас я тебя долбану. Не убить бы…»
– И я очень тебя прошу спокойно выслушать этого человека, – продолжал отец. – Не лезть сразу в бутылку, а отнестись к его словам как взрослый человек. Пора становиться взрослым, Тим. Слишком долго ты…
Отец застыл. Тим сидел рядом, глядя перед собой, целиком размазавшись по черному защитному слою на ауре Сергея Костенко. «Что будет, когда я эту штуку пробью? Взрыв?» Недавнее известие об отчислении с факультета вызвало в доме такой ураган, при одном воспоминании о котором Тим до сих пор инстинктивно вбирал голову в плечи. Из отца тогда полетели экзотические черные шарики, мелкие, но весьма болезненные. До сих пор, как Тим ни «щелкал», разобраться в энергетике отца он не мог. Одна большая черная хреновина. Врожденная энергетическая аномалия, скорее всего. И то, что сын такого человека вырос экстрасенсом и стал активным биоэнергетиком, Тим считал закономерным. Но благодарить отца вслух не спешил. Одного полного курса лечения от повышенной нервной возбудимости сынуле хватило за глаза и за уши еще в подростковом возрасте.
«Так что будем поосторожнее… Не бить, не давить, а аккуратно проколоть эту черную пленку там, где она потоньше. Есть!!»
Бац! Черная мембрана лопнула сразу в нескольких местах. Отец всхлипнул, закатил глаза и повалился Тиму на колени. Чернота растворялась, убираясь внутрь отцовского поля. Тим почувствовал, что у него трясутся руки. Он ухватил отца под мышки и, кряхтя от напряжения, откинул грузное тело на спинку дивана. Тяжело дыша, Тим заглянул отцу прямо в душу.
Это было как Солнце. Горячий сгусток цвета яичного желтка. Такой горячий и такой яркий, что Тим сморщился от фантомной боли в глазах, которые ничего сейчас видеть не могли. Он встал с дивана и отошел на пару шагов, чтобы выбраться из активной зоны чужого поля. Но поле легко расширилось и потекло за ним.
Тим выбросил легкий барьер, остановив эту желтую экспансию. Поле стало растекаться во всех направлениях. Энергии у отца было немерено, и сейчас она так и перла, будто каша из кастрюли, во все стороны. Тим забеспокоился. Он вдруг представил себе, что будет, если папуля возьмет да и растворится в пространстве к чертовой матери, оставив сыну хладный труп. Тим быстренько свил вокруг отца тонкий синий кокон. Желтое остановилось. Теперь оно варилось и бурлило внутри кокона, пытаясь найти лазейку.
Глаза начало жечь. Тим потрогал лоб тыльной стороной ладони и обнаружил, что на бровях набухли громадные капли пота. Он вытер лицо рукавом. И ощутил легкое головокружение. Вдруг мелко задрожал подбородок. «Проклятье! Я еще даже не начал работу, а уже собираюсь терять сознание. Вот чего нельзя, так нельзя. Если мама найдет здесь два бесчувственных тела, она немедленно позвонит в «Скорую». А если я все еще под колпаком у Проекта, то представляю себе, что за лихая бригада сюда приедет».
Все, что можно было утилизировать в квартире, Тим уже сожрал. У соседей поживиться было почти нечем. Поэтому Тим зацепился за квартиру этажом ниже, где сразу две пары упоенно, выплевывая море энергии, занимались любовью. Подобрав их лучистые выделения, Тим ощутил приток сил. И ткнул отца зондирующим лучом. «Да… Разумеется, никакой черной метки нет. Папуля вообще невнушаем и неуправляем. Это просто чудо, что мне удалось его расслабить. Кровь у нас одна, вот и получилось. Но до чего же ты силен, па… Удивительно, как ты еще до сих пор никого не убил каким-нибудь своим дурацким энергетическим выхлопом. А может, и было такое!..»
Осторожно копаясь в поле отца, Тим искал следы кризиса, пережитого родителем на днях. Костенко-старший явно бегал куда-то замолвить словечко за непутевого сына. Туда, откуда командовали меченым Гаршиным. Тим зондировал и размышлял. «А это у нас что? Стоп! Назад!»
В самом центре кризисного отпечатка лежал очень четкий и хорошо знакомый след. Тим мысленно выругался. Еще один замкнутый круг. В разрешении кризиса участвовал известный журналист Иван Иванович Гаршин собственной персоной. Проклятый язвенник Гершович.
Отец дышал медленно и размеренно. Тим быстро просмотрел еще несколько уровней его поля, но ничего вразумительного не обнаружил. «Проклятье, вся работа впустую. Отец просто напрямую связался с Гаршиным и попросил за Тимом присмотреть. Ни малейшей ниточки к Проекту. Никакой информации. Тьфу! Ладно, попробуем зайти сбоку. Посмотрим, не завалялось ли у папы в кармане чего-нибудь путного».
Тим протянул руку и вытащил из висящего на стуле пиджака отцовский бумажник. Вытряхнув из кармашка визитные карточки, «принюхался» и остолбенел. Гаршин и тут отметился. На одной из карточек он оставил след, ясно различимый, свеженький. Но карточка была совсем не его. Чтобы прочесть написанное, Тиму пришлось до боли сузить зрачки. Он все еще находился на самом глубоком уровне пси, и обычное восприятие давалось ему с трудом.
На карточке было написано: «Академия медицинских наук СССР. ЦНИИ нейрохирургии. Самохин Андрей Николаевич. Ведущий специалист». И ничего не говорящий Тиму номер телефона. АТС-459, это где-то далеко на северо-западе Москвы.
Тим раздраженно сунул карточку обратно в бумажник. «Нейрохирургия? Кем может быть этот э-э… ведущий специалист Самохин? Не понимаю. Устал, котелок уже совершенно не варит. Но тем не менее Гаршин дал отцу именно эту карточку. Уж не с ведущим ли специалистом Самохиным отец решил организовать мне встречу? Крепкие парни в белых халатах, смирительная рубашка, лоботомия, электрод в башку… Нет, не похоже. Психиатрам меня отец на растерзание отдаст, не впервой. А вот нейрохирургия – это слишком круто. Ладно, будем исходить из ленинского принципа «упремся – разберемся». Что-то мне эта АТС-459 не нравится. Что у меня с северо-западным направлением связано? Потом, потом…»
Тим убрал бумажник на место и повернулся к отцу. «Как же мне тебя заштопать? Нужно восстановить каким-то образом твою защиту, а то ведь ты развалишься, просочишься через синий кокон, вытечешь наружу весь и копыта отбросишь. Ты меня, конечно, чуть не замочил, но это еще не предлог к тому, чтобы стать отцеубийцей».
Любовники внизу отдыхали, подпитаться было нечем. «Могли бы и по второму разу начать». Тим хихикнул. До него вдруг дошло, что не начнут. Он так основательно «почистил» нижнюю квартиру, что в ней теперь не то что любовью заниматься, даже просто находиться было противно. «Ладно, и так справимся. Осталось недолго». Тим попробовал разобраться, как у отца формировалась защита, – и ничего не смог разглядеть.
Он раздраженно заерзал. «Проклятье, ведь чернота заползла внутрь! Неужели я не смогу ее как-нибудь вытащить?» Тим собрался и «щелкнул» запредельно, так глубоко, что заломило виски. «Ничего не вижу. Как будто и не было защиты. Съелась, мать ее так, проглотилась! А что же мне теперь?.. А?!»
Тим зарычал. «Только без истерики». Он нарастил защитный кокон и осторожно сжал его до размеров, которые имела черная мембрана. Отец задышал чаще, с его лица сошла восковая бледность. «Нормально.
Но ведь кокон долго не продержится сам по себе. Он намертво заякорен на мою энергетику. И если все оставить так, как есть, то отец будет постоянно через всю Москву тянуть из меня силы, чтобы не развалиться самому. Мы окажемся связаны толстенным канатом, и если отцу-то это будет до лампочки, то мне… Он же меня слижет, как леденец!»