– Спасибо вам.
Я нагнал похоронный кортеж, когда он стоял у того самого старого кладбища на подъезде к дачному поселку. Чуть не упавшее на крышу нашего такси дерево уже успели распилить на дрова. Теперь от него остался лишь десяток чурбачков, успевшие завять зеленые ветви да горки золотистых опилок. Чурбачки складывал на тачку моложавый мужчина в грязном камуфляжном ватнике, на его плече висела компактная бензопила.
Закрытый гроб уже вынесли из автобуса. Его держали на плечах шестеро парней, судя по униформе – служащие похоронного агентства. Следом за ним выстраивалась немногочисленная процессия. Рамирес держал деревянный крест. Впереди гроба стал католический священник в сутане. Меня сразу поразило, что он мулат; несколько мулатов было и среди тех, кто нес цветы за гробом. Затесался среди них и «спортсмен» с каменным лицом и еще несколько ему подобных типов. Они резко выделялись на фоне остальной публики, состоявшей в своем большинстве из иностранцев. То ли испанцев, то ли латиноамериканцев, хотя попадались среди них и чисто славянские лица.
Моя решительность улетучивалась с каждой секундой. Ее уничтожала неподдельная скорбь на лицах собравшихся и торжественный вид священника. Да и Рамирес уже не казался мне рафинированным воплощением зла; он выглядел уставшим, покрасневшие глаза свидетельствовали о бессонной ночи. Я шагнул к тем, кто держал гроб на своих плечах.
– Инесс жива, – произнес я. – Откройте крышку.
Меня встретили недоуменные, испуганные взгляды. Так смотрят на сумасшедших. Рамирес только сейчас заметил мое появление, зло посмотрел на меня, но все же подошел ближе.
– Уйди отсюда, – тихо произнес он. – Моя сестра погибла из-за тебя.
Я чувствовал, он не врет, Инесс – сестра ему, и ее гибель связана со мной.
– Она жива. Ты хочешь похоронить ее заживо. Открой гроб.
Священник взял меня под руку.
– Вы переживаете, я понимаю вас. Погибла девушка, – елейным голосом проговорил он. – Но она уже отошла в иной мир, и с этим надо смириться. Молитесь за нее. Это все, что можно сделать.
– Почему тогда гроб закрыт? Святой отец, скажите им, пусть откроют.
Священник покачал головой.
– Это католическая традиция – хоронить в закрытом гробу. Его нельзя открывать. Уважайте наши обряды.
Процессия тронулась, вступила на территорию кладбища. Священник, придерживая полы сутаны, поспешил возглавить ее. Мимо меня пронесли закрытый гроб. Мужик в грязном камуфляжном ватнике и с бензопилой на плече мял в руках выцветшее военное кепи.
Напротив меня остался стоять только «спортсмен». Смотрел без злобы, но очень внимательно. Стоило мне сделать попытку двинуться за процессией, сразу же среагировал, став у меня на пути. При этом не произнес ни слова, но было ясно, что пытаться продолжить не стоит – плохо будет. У меня хватило ума не связываться с ним. Против грубой силы не устоишь. Я развернулся и пошел к своей машине. «Спортсмен» не двинулся, лишь не сводил с меня глаз. Я сел за руль, хлопнул дверцей и запустил двигатель. Показалось, что мой страж одобрительно кивнул, если он, конечно, был способен на такое проявление чувств, и двинулся за остальными в глубь кладбища.
Медлить было нельзя. Я в несколько прыжков подбежал к покосившейся кладбищенской ограде. Сгнивший брус треснул у меня под ногой, стоило опереться на него. Все же я перемахнул через ограду, хоть и ободрал себе руки. Старое кладбище густо заросло; я буквально продирался сквозь кусты, островки крапивы, лебеды, спотыкался о могильные холмики. Один раз чуть не напоролся животом на острый кованый крест. Вовремя остановился.
Осторожней, если не хочешь остаться здесь навечно, осадил я себя и вновь нырнул в кусты.
Я выбрался на открытое пространство раньше процессии. Странная картина открылась моим глазам. Среди всеобщего запустения имелся ухоженный остров. Выкошенная трава, над которой возвышалась стена деревянной часовни с разрушенной колоколенкой. Ряд могил с черными полированными надгробиями. И рядом с ними – недавно выкопанная яма. Две лопаты торчали из горки влажной земли. Я схватил одну из них в руки и стал на краю могилы. Священник уже выходил с тропинки, следом за ним плыл гроб. Процессия замерла, завидев меня.
– Откройте гроб! – глухо произнес я.
– Исчезни! Пошел вон!
Рамирес сузил глаза и двинулся на меня. Я поднял лопату, занес ее над головой.
– Только подойди!
Лезвие вспороло воздух. Я замахнулся точно, целился прямо в голову. Но все же не каждому дано хладнокровно наносить удары. Ведь Рамирес даже не попытался уклониться, а вот я не выдержал. Лезвие плашмя скользнуло по плечу Рамиреса, черенок треснул, лопата отлетела в кусты. Он кинулся ко мне, и мы, сцепившись, оба полетели в вырытую могилу. Я оказался снизу. Брат Инесс прижал меня к земле и занес кулак, чтобы ударить в лицо; пылали его глаза, полные ненависти ко мне. Я уже готов был ощутить, как его костяшки крушат мой нос, но тут кто-то успел свеситься с края ямы и схватить Рамиреса за шиворот. Его буквально вытащили из ямы. И тут на меня посыпалась земля. Она забивала глаза, рот, нос. Я кричал, барахтался; мне казалось, что меня решили похоронить здесь заживо, и лопатами бросают на меня рассыпчатый суглинок. У страха глаза велики – это всего лишь осыпались края могилы под ногами тех, кто пытался вытащить меня наверх. А я отбивался, как мог. Кто-то все же сумел подхватить меня под руки, ему помогли другие – и я оказался на поверхности, грязный и жалкий. Священник, расставив руки, сдерживал Рамиреса, который рвался ко мне. Закрытый гроб стоял на земляной насыпи.
– Люди! – крикнул я. – Остановитесь!
– Сумасшедший! – донесся испуганный женский крик.
Я уже видел приближающихся ко мне «спортсмена» и еще одного здоровяка, в руке которого покачивался обломок черенка лопаты. Мне не хотелось умирать. Я попятился, споткнулся о гроб, рухнул головой в мягкую землю. И тут у меня перед глазами замелькало. Я видел то небо в рамке из ветвей, то ноги людей, то втыкался лицом в глину. Меня били, но недолго.
– Баста! – крикнул, скорее всего, Рамирес, хоть я и не видел этого, а только слышал его голос.
Меня поволокли через кусты. Трещали сухие сучья, ветви хлестали меня по лицу. Я еще успел увидеть раскрытую дверцу багажного отсека джипа…
Машина уносила меня к шоссе. «Спортсмен» надежно прижимал меня к полу. Я даже не пытался сопротивляться: чувствовал, что противник намного сильнее меня. Внедорожник подбрасывало на выбоинах проселка, а потом он ровно покатил по асфальту. «Спортсмен» нагнулся и заглянул мне в глаза, словно хотел удостовериться, что я еще жив. Ехали недолго, может, километров пятнадцать. Машина свернула в лес, потом замерла.
«Спортсмен» слез с меня, а затем произнес абсолютно бесцветным голосом – это были первые слова, услышанные мной от него:
– Выходи, урод.
Я спустил ноги на землю и стал. Голова кружилась, земля качалась подо мной. Мы находились в лесу. С одной стороны возвышались старые ели, с другой простиралось болотце, поросшее редкими березками. Местами блестела вода, окаймленная густой болотной травой. Джип и мы со «спортсменом» стояли на грязной разъезженной дороге.