– А теперь нож! Нож! – истерически ревел во мне голос.
Кухонный, хорошо наточенный нож вспарывал подушки, пух разлетался по комнате. Самое страшное, я ощущал, что тоже начинаю получать эмоции от бессмысленного разрушения. Появлялся тупой азарт.
– Окна, окна круши! Всему тебя учить надо…
Обух легко переломил тонкий деревянный переплет дачного окна. Стекло с оглушительным звоном брызнуло на улицу.
– Ваааау!!!!
Я уже не понимал, кричу я или он. Но крик звучал не только в моей голове, он летел над ночными дачами. В ближайших домах загорелся свет, где-то хлопнула дверь, а затем почему-то раздалась заливистая трель свистка.
– Ну вот, порезвились, а теперь надо делать ноги. Ты же не хочешь, чтобы тебя местные жители отходили по спине колами?
Сказав это, мой внутренний голос смолк и затаился, предоставив мне свободу действий. Я стоял посреди разгромленной комнаты с топором в руке. Ветер выдувал занавески из разбитых окон. А на улице уже слышались тревожные голоса соседей. Вспыхнул мощный фонарь, его свет шарил вокруг сторожки.
– В доме он, в доме! – крикнул кто-то. – Пашка, где твой пистолет?
– Здесь я. Сейчас. Заходи слева. Я прикрою.
Движение уже ощущалось неподалеку от крыльца. Сухо лязгнул затвор. Я не стал ждать, когда придут за мной, не стал искушать судьбу. Хотя пистолет, скорее всего, был газовым, если о его существовании знали соседи.
Никогда прежде мне не приходилось «рыбкой» выпрыгивать в разбитое окно, да еще на осколки стекла. Я рухнул в траву, перекувырнулся и бросился бежать. Кто-то кричал мне вслед, сыпал проклятиями и матом. Над моей головой просвистел и покатился по дороге булыжник. Я промчался под фонарем.
«Скорее скрыться в темноте».
Теперь я понимал, что ощущают убегающие с места преступления грабители. Поймав, со мной бы не стали церемониться. Даже городской человек, приехав на дачу, мгновенно дичает. В нем просыпаются инстинкты сельского жителя, для которого самосуд в порядке вещей. За мной уже гнались трое мужиков.
– Стой, урод! Убью!
Громыхнул выстрел. Но свиста пули я не услышал – пистолет, скорее всего, был все-таки газовым. Я прыгал через лужи, поскальзывался на раскисшей глине.
– Держи его! – неслось сзади.
– Уйдет, гад!
И все же чем дальше мы отбегали от поселка, тем меньше решимости оставалось у преследователей. Темнота заставляет людей держаться рядом, никто из них уже не стремился вырваться вперед. Поравнявшись с дубом, я остановился и закричал. Не было слов, я издал просто звериное рычание, какого никогда прежде от себя не ожидал. Мужики остановились, присматриваясь ко мне. И тогда я вскинул топор, замахнулся и побежал на них. Мужчины дрогнули.
– Псих! – крикнул самый боязливый и рванул к поселку.
Его приятели не стали дожидаться, пока я поравняюсь с ними, и тоже побежали прочь. А я не мог остановиться, гнался за ними, размахивая топором.
– Постой, постой, – ожил мой внутренний голос. – Уже развлеклись, проучили негостеприимного дачного сторожа… Пусть себе бегут. Победил сильнейший. Ты же не хочешь сегодня никого убивать? Или я ошибаюсь?
– Пошел ты к черту, – ответил я мысленно, резко развернулся и зашагал по дороге к шоссе, покачивая топором в опущенной руке.
– Зачем так грубо? – отозвался голос. – Ты хотел меня оскорбить? Не получилось. Слова ничего не значат. Смысл имеют только поступки. Ну, давай, я теперь порулю.
И мое «я» вновь оказалось не у дел. Я мог только видеть, слышать и чувствовать. Дорога сменилась заросшим бурьяном пустырем.
– Ты идешь к карьеру? – догадался я.
Послышался смех:
– Привыкай. Это ты идешь. Я – это тоже ты.
– Заткнись!
– Заткни меня, если можешь.
Я решил больше не обращаться к моему второму «я», все равно с ним ничего нельзя было поделать. Зашелестели кусты, и меня вынесло к карьеру, на самый край его огромной чаши. На дне виднелось стойбище бомжей. В железной бочке еще прогорали остатки костра. На возвышении чернела халабуда, сколоченная из досок, фанеры и картона.
– Хочешь молчать? Молчи, – пробурчал внутренний голос, и я покатился с откоса, упал в мягкий песок, поднял голову. А потом, уже не подчиняясь своей воле, подкрался к приземистому строению.
– Спят, спят бомжи… – звучал у меня в голове чужой шепот. – Они не люди – отбросы. Мир будет чище без них. Ты согласен побыть санитаром общества? Давай, сделай хорошее дело сам.
Я не отвечал.
– Зря, я могу и разозлиться, – послышалось у меня в голове. – Придушим их, а? Ведь это так весело – чувствовать, как трещит под твоими сильными пальцами трахея… Но нет, к бомжам и прикасаться-то гадко. Грязные, немытые…
Я готов был поклясться, что в этот момент мой невидимый собеседник ухмылялся.
– Зачем тебе все это? – уже взмолился я.
– Чтобы ты понял, – прозвучал вкрадчивый шепот.
Я стоял у бочки, в которой догорали дрова. Пальцы обжигал раскаленный металл, хотелось выть от боли, но я не мог контролировать себя – катил бочку к халабуде. Пылающие угли вывалились на кучу хвороста под ее стеной.
Сухие ветки занялись быстро. Огонь карабкался по стене, запузырилась краска на листе расслоившейся фанеры. И вот уже запылал сам домик. Внутри метались захваченные врасплох бомжи. Моя нога ударила в горящую стену, и домик легко сложился, словно был составлен из игральных карт. К небу взметнулся сноп искр. Из-под горящих обломков расползались бездомные, одежда на них дымилась.
– Не повезло, – с досадой отозвался во мне чужой голос. – Спаслись. Эту дрянь даже огнем не очистишь.
Люди, опомнившись, вскакивали, поднимали своих приятелей. Вскоре уже пять бедолаг смотрели на то, как сгорает их нехитрое имущество. Я был уверен, что они меня не видят, потому что началась ссора. Они обвиняли друг друга в том, что случилось.
– Пошли, здесь больше нечего делать.
Я развернулся и побрел к кладбищу, хоть внутренний голос ничего больше и не сказал мне. Я уже научился угадывать его желания.
Силуэт часовни читался на фоне ночного неба.
– Эй! – крикнул мне кто-то с дороги.
И я увидел Рамиреса. Он стоял у машины и махал мне рукой.
– Не расстраивай хозяина, – посоветовал мне голос. – Иди к нему. Не жди, пока прикажет.
Снова мне пришлось повиноваться. Сопротивляться было бы так же глупо, как упираться, когда тебя тащат тренированные спецназовцы.
– Ну как? – спросил Рамирес, глядя мне прямо в глаза. – Не пропало желание ударить меня?
– Не пропало, – ответил я.
– Это нормально. Пройдет несколько дней, и ты смиришься. Садись в машину.