Вереница событий давно минувших лет со скоростью молнии проносилась в его окутанном кровавым туманом мозгу – вечно пьяная мать (иди попробуй. Иди, сынок, к маме и попробуй, тебе это точно понравится, пора становиться мужчиной…), обидные реплики дворовых ребят (сколько ящиков водки собирается выпить сегодня твоя мамаша, а, Гуфи?..), откуда-то раздался бас отца (ты всегда был никчемным мальчишкой). Но все это было пыльным прошлым. Оно позади, оно мертво. А это лесное сказочное создание – настоящее и будущее Игоря. Ему казалось, что тело его стало невесомым, легче крылышка эльфа, по уставшим и израненным конечностям пробежала сладостная волна, легкий ветер уносил его к звездам вместе с любимой.
Игорь продолжал счастливо улыбаться, в то время как его голова была давно отделена от истерзанного тела.
Побережье Черного моря.
Время 6:51
Я медленно и лениво просыпался, досадливо стряхивая с себя остатки неспокойного сна. Перевернулся на другой бок и заскрежетал зубами, задев больную руку. Рядом спала Ольга, утонув с головой в спальном мешке. Вит громко сопел, разбросав свои длинные руки.
Вит… Дежурство…
В мозгу молнией сверкнула мысль – Гуфи снова уснул на посту! Иначе и быть не может, я точно помню, что в пять утра Игоря должен был сменить Виталий. Путаясь в спальнике и ругаясь, я вылез из палатки и стал натягивать ботинки. Солнце уже взошло, дувший с моря холодный бриз тут же взлохматил волосы. Я окинул взглядом наше пристанище и обомлел.
Гуфи нигде не было. Костер давно потух, ружье валялось рядом. В глотке мгновенно пересохло, я подбежал, точнее, проковылял к потушенному костру. Зола была везде – по всей видимости, горела даже трава. Рядом я обнаружил жалкие обрывки одеяла Игоря и сильно обгоревшую кроссовку.
Очки. Оба стекла разбиты, осколки красные, как зубы вампира. Больше ничего. Я все еще пытался убедить себя, что Гуфи, возможно, отошел недалеко, но надежда была слишком мала. Куда он мог деться?!
Я просунул голову в палатку.
– Вит, Ольга! Вставайте!
Ольга открыла глаза, Виталий же продолжал храпеть.
– Подъем!!! – заорал я, пнув его.
Вит дернулся и, не открывая глаз, сонно спросил:
– Моя очередь дежурить?
– Нет! Гуфи исчез!
Парень протер глаза и стал натягивать штаны.
– Который час?
– Почти семь. Он начал дежурить в три часа. Черт!
Вит пристегнул к поясу кобуру и вылез из палатки.
– Если его нет поблизости, то он наверняка мертв, – безо всякого выражения обронил Виталий, потягиваясь на солнце.
Я уставился на него, не веря своим ушам.
– Ты рехнулся? Мы должны что-то сделать, понимаешь? – Я задыхался от возмущения. – Он не мог далеко уйти…
Вит спокойно смотрел на меня. Потом зевнул.
– У нас осталась зубная паста? – спросил он.
– Паста?! Гуфи исчез! – мне хотелось вцепиться ему в горло.
Вит повернулся ко мне, глаза его хищно сверкнули.
– Забудь о нем, Дима. Он умер. Или ты еще ничего не понял? Наше счастье, что мы сегодня увидели солнце, – жестко произнес он. – Поищи лучше родник. Нам нужна вода, – добавил он. Таким же тоном он мог бы успокаивать малыша, уронившего мороженое.
Из палатки раздался сухой, надтреснутый кашель.
– Я в лес, – бросил я.
– Валяй, – пожал плечами Вит и крикнул: – Ольга, поднимайся. Если через пять минут я не увижу перед собой яичницу с беконом и стакан ананасового сока, я тебя выпорю!
Довольный своей шуткой, Вит хохотнул и достал трубку.
«Точно, сумасшедший!» – меня передернуло.
Подобрав с земли ружье (оба патрона на месте), я потащился в лес. Зачем? Утомленный мозг не давал сколько-нибудь вразумительного объяснения, но я упрямо шел вперед.
«Вит прав. Гуфи никогда бы по своей воле не покинул лагерь», – прошептал чей-то едкий голос.
«Да, возможно, Виталий прав. Но в любом случае мы должны убедиться. Нельзя… вот так просто… В конце концов, если каждый из нас будет действовать сам по себе, шансов выкарабкаться отсюда не останется», – думал я, осторожно ступая на поврежденную ногу.
Что принесет нам сегодняшний день? Что мы будем есть? Вит прав, нужно искать родник – возвращаться на старое место, где мы обнаружили ручей, бессмысленно. Бессмысленно и опасно.
В траве что-то мелькнуло. Что-то желтое… Подходя ближе, я уже знал, что это, и ружье вывалилось из рук.
Это был фонарь. Фонарь, который я оставил Игорю на время дежурства. Стекло треснуло. А вокруг – темно-красные пятна. Я отказывался верить в то, что предстало моему взору, хотя и ежу понятно, что эти пятна – не что иное, как запекшаяся кровь. Заторможенным движением я поднял фонарь, нажал на кнопку. Фонарь не загорелся. Сели батарейки. А может, лампочка перегорела.
(Интересно, можно где-нибудь здесь купить батарейки и заменить лампочку? Але, гараж, у меня сели батарейки! Не обращайте внимания, что фонарь в пятнах. Это… Ха, конечно же, это томатный сок. А теперь, будьте добры, замените мне стекло и батарейки, да-да, а то ночи в ваших краях чертовски темные, а нам нужно видеть… видеть в темноте… видеть, кто здесь бродит по ночам и жрет нас по очереди…)
Целую минуту я бессмысленно щелкал выключателем, после чего в ярости швырнул фонарь об дерево. Стекло лопнуло, корпус раскололся на куски. Багровая дорожка вела к густым зарослям. В этом месте крови было особенно много.
Что здесь произошло?
Я беспомощно повторял себе этот вопрос, удивленно смотрел на кровавые потеки в траве и недоумевал, почему так плохо стал видеть, потом до меня дошло, что я плачу…
* * *
– Видишь? – я показал трясущиеся ладони Виту. Он скользнул равнодушным взглядом по моим окровавленным рукам.
– Ты что, опять порезался? Экий ты неуклюжий, прямо как Гуфи! – Вит выпустил кольцо дыма, которое тут же унес ветер. – Давай собирайся, нам еще топать и топать.
– Это кровь Игоря, – только и смог выдавить из себя я. – Кто следующий, Вит?
– Кто знает? Может, ты. Может, я. Ты так и будешь здесь стоять и показывать мне свои грязные руки? К тому же, – Вит снова затянулся, – смерть Игоря висит на твоей совести. Равно как и смерть других ребят, – спокойным голосом сказал он, и я затрясся:
– Что?!!
Вит в задумчивости наблюдал за аккуратными колечками дыма:
– Ой, только не строй из себя дурачка!
Из палатки вышла Ольга.
Виски сдавила боль.
– Хватит морщить лоб и надувать щеки, будто ты силишься понять, о чем идет речь. Чего пыжишься? Или это я трахал девственниц в болоте?