– Ну что ж, Артем Олегович, – дрожал перед шатким взором суровый лик Романа Ватяну, – нам импонирует поведение ваше и вашего друга. Увы, ваш друг не смог нам толком описать картину «Торжество истины».
– Естественно, он вам не смог ее описать, поскольку видел ее мельком… Павел Фельдман весьма наблюдательный человек, но он далек от искусства и вряд ли найдет подходящие слова, чтобы выразить сущность этого неповторимого произведения…
– А вы найдете?
– Я художник…
– Валяйте, Артем Олегович. Мы вас внимательно слушаем.
Ему не нужно было прикладывать усилий для описания окутанного мистическим мраком полотна. Слова лились, как вода на мельничные жернова. Он описывал картину во всех подробностях, не жалея красок – словно представлял высокой педагогической комиссии выстраданную бессонными ночами экзаменационную работу.
Лицо карпатского демона было непроницаемо, как лик египетской мумии.
– Ну что ж, Артем Олегович, можно сказать определенно – картину вы видели. Очевидно, предполагается, что не должно остаться никаких сомнений, верно? Но сомнения остаются. Вы удивлены? Не хотите ли пройти еще одно испытание?
Злая пчела вонзилась в шею. Он вскинул руку, чтобы прихлопнуть ее ладонью, и куда-то поплыл…
Артем начинал привыкать к этому обезглавленному состоянию. Тело погружено в зловонную выгребную яму, зрение двоится. Вялость, не хочется ничего делать, куда-то идти. И все же неясное чувство подсказывало, что на сей раз происходит нечто особенное. По стенам пробегали легкие перламутровые тени. Он лежал в просторном зале, освещенном мерзлым рассеянным светом, не на полу, а на каком-то возвышении, представляющем почти правильный куб. Верхняя поверхность куба была устлана красным бархатом – чуть ли не трибуна, с которых вещали коммунистические вожди…
Жертвенный алтарь, – пришла ему в голову не очень-то лестная мысль. Он завертел головой. В округе никого живого, но на всякий случай он спустил ноги на пол. Нога уткнулась во что-то мягкое, он в ужасе подбросил колени.
– Это всего лишь я, – пробормотал Фельдман, растирая заспанное лицо, – топчись, кто бы возражал…
– Привет, – выдохнул Артем, – не представляешь, как я рад тебя видеть.
– Я тоже рад, – признался Павел, – просто млею от восторга. Поспать нам дали – это хорошо. Давай теперь выяснять, где мы.
– Мы в картинной галерее, – прошептал Артем срывающимся голосом, – на нас взирает «Око Леонарда»…
– Не понял, – Павел сделал удивленные глаза, – я был уверен, нас тупо растворят в кислоте. А тут такое приобщение, блин, к прекрасному. Слушай, – он перестал тереть физиономию. В глазах поселился тревожный блеск, – что-то здесь не так…
– Я тоже так думаю, – согласился Артем, – ростки оптимизма заглушают бурные сорняки сомнения.
– Сейчас бы выпить, – размечтался Павел, – чего-нибудь побольше. А то меня опять начинает потряхивать…
Не было сомнений, что перед ними то самое, искомое – ради чего и учинялась свистопляска. «Последнее испытание» утонченного садиста Ватяну. Коллекция сатанинской живописи, переправленная из Венгрии, где она принадлежала самоубийце Ласло Вохачу. Фетиш. Движущая сила мракобесия. Десятки картин, напоенных, как нынче принято выражаться, деструктивной энергией – убойной силой в умелых, тренированных руках.
Он так далек от всего этого – что не поддается постижению посредством заурядного здравого смысла…
Их заперли в изолированном участке замка, оставив один на один с жутковатой коллекцией. Одного он не мог понять, при чем здесь Павел? Но впоследствии он понял – это неспроста. Вдвоем, как ни крути, веселее. Своеобразная подстраховка – дабы «клиент» не помер в одиночку от потрясения…
Жуть кромешная уже сжимала горло. Они поднялись, стали озираться. Экскурсовод, похоже, не предусмотрен. Пространство не такое уж протяженное: два зала (большой и малый), соединенных широким арочным пролетом. Источники приглушенного свечения вмонтированы в стены, в полы, устланные чем-то матовым, идеально гладким. Барельефы на стенах, на потолках, изображающие причудливые фигуры, исполняющие причудливые танцы. Лев, оплетенный змеей, резная голова фантастического существа с разинутой пастью. Не собака, не змея… Широкий карниз по периметру потолка: спирали, плетения, узлы. Среди узоров возникали очертания зверей, людей, демонов. Картины в пышных, увитых резьбой окладах…
Его уже тянуло к этим картинам – как магнит к железу, невзирая на страх, невзирая на Павла, тянущего в другую сторону – тому приспичило проверить, действительно ли заперты двери за тяжелыми габардиновыми портьерами. Он не сомневался ни на йоту: двери заперты…
– Зачем нам это надо? – бормотал Павел, проделывая подозрительные движения, похожие на осенение себя, любимого, крестом. – Совмещать неприятное с бесполезным? Ну уж увольте…
Куда уж этому невеже до неодолимого любопытства художника…
От созерцания «Ока Леонарда» волосы вставали дыбом. Классическая масляная живопись, явные раритеты, чувствуется рука талантливых мастеров эпохи Возрождения и последующих эпох… Вывернутые наизнанку библейские сюжеты, измывательство над персонажами Заветов. Погрудные портреты безвестных персон в пурпурных кардинальских мантиях, сверкающих тиарах, парадных одеждах, расшитых золотом и серебром, но с такими циничными ехидными лицами, с коими никогда не изображались высокопоставленные клерики и властители. Дамские собрания – пурпур, золото, тяжелые парчовые платья. Извращение апостолов Петра и Павла, «Мученичества Святого Варфоломея» Хусепе Рибера, «Молитвы Святого Бонавентуры» Франсиско Сурбарана. Картина известного испанца посвящена истории о том, как святой Бонавен-тура разрешил спор кардиналов по поводу избрания Папы и указал достойного кандидата. Сюжет картины – как святой общается с ангелом, который по секрету сообщает имя избранника. Полотно неизвестного «подражателя» практически не отличается от оригинала, вот только непонятно, что нашептывает на ухо святому хитроумно ухмыляющийся демон с нечеловеческим лицом…
А у «куратора» демонов лицо почти человеческое. Что за личность? Дагон? Магон? Он стоит напряженно, подавшись вперед, вот-вот бросится, в старинном камзоле, перетянутом портупеей, жесткий черный воротник, алый плащ, скуластое лицо, волосы черные, как смоль, волнисто обвивают лицо, сливаются на плечи, орлиные глаза сверлят мозг, как перфоратор бетонную стену. Он держится за эфес сабли. Рядом с этой картиной нормальному человеку стоить нельзя – Артем попятился, от картины явственно несло чем-то сырым, могильным…
Лицо второго «вершителя судеб», словно загробное видение, лицо наполовину скрыто тенью, он взирает на зрителя с высокомерным равнодушием. Блеск лат, плюмаж на причудливом шлеме. Полотно написано широким свободным мазком, мерцает тонкими валерами перламутра…
– Ты крестись, дружище, крестись… – бормотал где-то за ухом севшим голосом Павел. – Неужели тебе не хочется сдуру перекреститься? Ты же веришь в Бога?