Прошло еще несколько дней, и ситуация на улицах незаметно накалилась. Страх, недавно казавшийся легким и далеким облачком на горизонте, теперь накрывал город свинцовой грозовой тучей, налипал на крыши и мостовые, невидимым ядом проникал в сознание горожан. Не было дня, чтобы на улицах не произошло какого-нибудь жуткого и бессмысленного убийства. Притом, как правило, брутальными убийцами становились еще недавно милые и уравновешенные люди, и что страшнее всего – дети. Случай с тихой зубрилой-пятиклассницей, хладнокровно зарезавшей осколком оконного стекла сразу трех человек, а затем бросившейся со школьной крыши, впечатлил даже самых хладнокровных.
В городе воцарилась подозрительность. Отцы не доверяли примерным дочерям, бабушки панически боялись любимых внуков, учителя запрещали школьникам приближаться к себе ближе чем на несколько метров. Ведь потенциальным убийцей мог стать кто угодно. В школах ввели обязательный и тотальный медосмотр: с самого утра детишек загоняли в спортзал, заставляли раздеваться и допускали к занятиям лишь после того, как школьный медик констатировал отсутствие следов укусов. В армейских частях категорически запретили увольнительные, притом медосмотры проводились там дважды в день; что может быть страшней целого танкового экипажа, инфицированного вирусом беспричинной агрессии? Вскоре две воинские части, дислоцированные в Южном округе, и вовсе были выведены за город, и это избавило горожан от ненужного риска.
В оружейных магазинах исчезли практически все средства самообороны – от малоэффективных пневматических пистолетов и газовых баллончиков до мощных помповых ружей, стреляющих жаканами. Газеты запестрели рубриками – «Как вести себя при встрече с подозрительными?», «Как поступать, если вы встретились с афганской крысой?», «Курс выживания на улицах для детей». Притом единственно действенным советом было – и при встрече с подозреваемыми в маньячестве, и при виде «тушканчика» следует немедленно убегать куда глаза глядят. Детские сады и школы споро обнесли рядами колючей проволоки и спиралями Бруно. Охрана элитных учебных заведений получила разрешение на электрошокеры и нарезное оружие. Нижние окна госучреждений закладывались мешками с песком, продовольственные склады отгораживались обваловками со сложными системами сигнализаций.
К вечеру улицы словно бы вымирали – многие почему-то думали, что инфицированные вирусом агрессивности предпочитают орудовать лишь в темное время суток. Один за одним закрывались стихийные вечерние рынки у станций метро. Даже круглосуточные магазины – и те переставали работать. Лишь по проезжей части то и дело проезжали милицейские машины, да по тротуарам вышагивали суровые патрульные, обутые в высоченные рыбацкие бахилы до бедер; считалось, что эти бахилы, усиленные мощной стальной оплеткой, не по зубам мерзким тварям. Впрочем, эти меры вряд ли могли стать эффективными: ведь крысы прекрасно передвигаются по наклонным плоскостям, так что любая из них могла броситься на человека и с высоты. Таким образом, жертвами Rattus Pushtunus могли стать и малолетние детки, и охранники школ, и сами правоохранители, вооруженные к тому же табельными стволами.
Больше всего работы было у патологоанатомов. Все холодильники городских моргов были забиты – трупы замораживали жидким азотом и складывали просто в коридорах.
И никто не мог сказать, когда все это закончится…
Вот уже пятый день старший патологоанатом больницы скорой помощи Александр Иванович практически не вылезал из морга. Правда, теперь он почти не занимался вскрытиями, передоверив это рутинное занятие ассистентам. Руководство поручило ему куда более ответственную и деликатную работу: изучение трупных материалов вновь поступивших покойников.
Сидя за столом своего кабинета, патологоанатом то и дело влипал глазницей в визир микроскопа, дотошно исследуя срезы тканей. Случайная догадка об «омоложении» организмов укушенных афганской крысой подтверждалась с пугающей очевидностью. Александр Иванович пунктуально затребовал все медицинские карты покойных и тщательно их изучил. У большинства из них оказался целый букет серьезных заболеваний: ишемическая болезнь сердца, опускание надпочечников, язва желудка, грыжа… И анатомирование, и детальное исследование еще недавно пораженных органов свидетельствовало об их невероятной реанимации, и притом – произошедшей в удивительно короткие сроки, не более чем за пять-семь дней. Объяснить это с точки зрения науки не представлялось возможным. Равно как и фантастический предсмертный прилив сил у всех, инфицированных «вирусом бешенства». Хотя причинно-следственная связь между укусом Rattus Pushtunus и всеми этими чудесными метаморфозами вроде бы не вызывала сомнений.
Откинувшись на спинку стула, прозектор налил себе чаю из термоса и отрешенно закурил. Оконное стекло безжалостно отражало его постаревшее, осунувшееся лицо. Из-за неплотно прикрытой двери секционного зала то и дело доносилось позвякивание инструментов, скрежет хирургических пил, хруст ломаемых костей. Ассистент Валера, привлекший к неотложной работе друзей-интернов, потрошил покойников с утра и до вечера. И хотя за восемнадцать лет работы в морге Александр Иванович давно уже привык к этим звукам, теперь они почему-то заставляли его вздрагивать.
Он принялся помешивать чай ложечкой, однако тут же ее отложил: резкое дзиньканье металла о стекло навевало невольные сравнения с характерным лязгом трепана. Чай остывал, постепенно подергиваясь рваной асфальтовой патиной. Табачный дым поднимался к потолку причудливым размытым растением из мрачной сказки. За окнами незаметно темнело, воздух постепенно становился густо-фиолетовым, но и этот тревожный цвет неотвратимо вымывался непроницаемым угольным мраком. Сигарета в прокуренных пальцах не успела истлеть даже до половины, как во дворе сгустились липкие, словно запекшаяся кровь, сумерки. В чернильно-черном небе тревожно заполыхали летние зарницы, и их отблески зловеще отражались во влажной листве сада.
Мысли Александра Ивановича шли огромными закругленными траекториями, точно планеты-спутники вокруг Солнца. И всякий раз, описав полный круг, мысли эти возвращались в исходное положение – к невероятному, фантастическому омоложению организма.
Он никогда бы не поверил этому, если бы не убедился воочию, проведя несколько дней перед микроскопом. Поглядывая на стол, заставленный бесчисленными колбами с реактивами и пробирками со срезами трупных тканей, патологоанатом лишний раз убеждался – у него появился невероятный, фантастический шанс. Как врач, он прекрасно понимал: его небольшая, но неоперабельная опухоль гортани рано или поздно перейдет в метастазы – это лишь вопрос времени. Год, максимум полтора – и он ляжет на цинковый столик со стоками для жидкостей, и ассистент Валера, который наверняка сразу же пойдет на повышение, будет потрошить недавнего начальника, вываливая в цинковый тазик внутренности, комментируя увиденное с профессиональным цинизмом. А когда зашьют в тело порванные резиновые перчатки, тампоны и прочий медицинский мусор, выдадут единственной дочери с ритуальной фразой «сосчитайте количество золотых зубов во рту покойного и распишитесь вот тут».
Взгляд Александра Ивановича упал на смятую газету, в которую были завернуты утренние бутерброды.