– Да знаем, – опасливо покосился первый правоохранитель.
– Может, провести вас на экскурсию? – с ледяной учтивостью гангстера осведомился Александр Иванович. – Так сказать, для полного освидетельствования?
– Спасибо, мы вам верим, – поспешно сказал второй омоновец.
– Кстати, главврач просил передать вам вот это, – прозектор выставил на стол бутылку пятизвездочного коньяка, две банки тушенки, блок сигарет и упаковку галетного печенья. – А все остальное – как обычно… Договорились?
Подъезд в доме Лидиного отца походил на невероятные трущобы, пережившие все возможные войны за последние сто лет. Выщербленные выстрелами стены, бесформенные бурые пятна на ступеньках, сожженная дверь на площадке первого этажа. Под ногами тускло поблескивали стреляные гильзы. Лапмочки не горели: это был невероятный дефицит в Южном округе, и за обычную шестидесятиваттную лампу могли запросто пристрелить. Больше всего впечатлило какое-то окровавленное тряпье, висевшее на перилах. Можно было и не сомневаться, что кровь эта явно человеческая…
Поднявшись полутемной лестницей подъезда на второй этаж, Лида остановилась перед дверью отцовской квартиры и несколько раз позвонила.
– Папа, открывай… – позвала она и после напряженной паузы добавила: – Это я!..
В квартире было тихо. Девушка растерянно посмотрела на Суровцева и тут же опустила глаза.
– Странно…
– Может, спит?
– Не похоже. В такое время он никогда не спит.
– Может, просто открывать не хочет?
– Папа, папа, это я! – настойчиво позвала девушка и, согнувшись к замочной скважине, определила, что внутри не торчит ключ. – Папа! Открывай! Пожалуйста!..
Из квартиры по-прежнему не доносилось ни звука.
– Может, с улицы на окна посмотреть? – предложил Мефодий Николаевич.
– Боюсь, не случилось бы чего… – упавшим голосом произнесла Лида.
– А если он вышел куда-то? – Мефодий Николаевич легонько толкнул дверь, и она с печальным скрипом отошла внутрь. – Смотри-ка, незаперто… Обожди, обожди…
На дверной раме белели глубокие царапины – несомненно, свежие. Суровцев внимательно осмотрел раму, провел рукой по дереву и тут же изменился в лице.
– Похоже на ломик, – прокомментировал он результаты осмотра.
– Неужели и он… – Лида буквально одеревенела от ужаса.
– Не умирай до расстрела. – Мужчина решительно извлек из кармана электрошокер и, шагнув в полутемную прихожую, осторожно нащупал на стене рубильник. – Давай за мной…
Квартира выглядела абсолютно нежилой. На это указывали и толстый слой пыли на мебели, и несколько перегоревших лампочек в люстре, и незакрученный кран в ванной, и сладковатый смрад гниющего мусора. Бегло осмотрев комнаты, туалет и ванную, Мефодий Николаевич зашел на кухню.
Первое, что бросилось в глаза, – небольшая бордовая клякса на грязном полу. Опытный биолог определил сразу: это подсохшая кровь.
– Где же папа… – растерянно пробормотала Лида и, присев на корточки, осмотрела пятно и тут же побледнела.
– Если бы в квартиру ворвался маньяк, то наверняка устроил бы тут полный разгром, – напомнил Мефодий Николаевич. – А то бы и квартиру поджег. Они это любят.
– А… это откуда? – Девушка немигающе смотрела на кровавое пятно.
– Не знаю. – Суровцев поджал губы. – Врать не хочу и потому говорю честно: не знаю. Да, это действительно кровь. Но, может быть, не человеческая?
Открыв холодильник, он тщательно осмотрел содержимое. Несколько свиных костей с ошметками мяса, лежащих в металлическом лотке, сразу привлекли его внимание. На кухонной плите темнела сковородка с застывшим белесым жиром.
– Может, мясо жарил… Вот кровью пол и заляпал. А определить, чья кровь, мне трудно.
Девушка уселась на табуретку и произнесла отстраненно:
– А дверь почему взломана?
– Потому что ее кто-то взломал.
– Кто?
– Не знаю. Думаю, осмотримся и выясним.
– Но где тогда папа?
– Если его нигде нету – значит, вышел. И вышел именно через дверь. Не через окно же! – Мефодий Николаевич на всякий случай осмотрел окна – все шпингалеты оконных рам были опущены, да и стекла были целы. – Он ведь не знал, что мы к нему в гости придем.
– Папа никогда бы не ушел из дому, не закрыв за собой дверь. Если с ним что-нибудь случится… я этого не вынесу.
– Извини за здоровый цинизм, но мне почему-то вспомнился курс судебной медэкспертизы. О смерти человека может свидетельствовать только его труп, а не какие-то подозрительные пятна на полу. А потом, посуди сама. Допустим, твой отец стал жертвой какого-нибудь маньяка. Допустим, его ранили. Я не утверждаю это уверенно, я лишь говорю «допустим». В квартире твоего папы нет. Окна закрыты. Значит, он должен был покинуть квартиру через дверь. Ни один раненый человек, спасаясь бегством, не станет затирать за собой следы крови. Но ведь ни в прихожей, ни на лестнице, ни на площадке мы крови не видели.
– А окровавленная тряпка на перилах? – на выдохе напомнила девушка.
– Это была женская блузка. Я точно помню. Хочешь, вместе сходим и проверим?
Лампочка под потолком несколько раз тревожно мигнула, вспыхнула и тут же погасла. Кухню сразу же заволокло густым фиолетовым полумраком.
– Перегорела… Некстати, однако, – вздохнул Мефодий Николаевич. – Ты не знаешь, где тут могут запасные лежать?
Лида не успела ответить. Внезапно за закрытой дверью кухни послышался негромкий шорох, затем – тоненькое поскребывание, словно кто-то осторожно водил маникюрной пилочкой по стеклу. Тоненько звякнуло стекло серванта в гостиной, скрипнула половица…
– Ты входную дверь закрыла? – Суровцев вопросительно взглянул на девушку.
Даже в полутьме было заметно, как напряглось ее лицо. Глаза тревожно блеснули, губы подобрались в тонкую линию, скулы заметно заострились. Лида испуганно втянула голову в плечи, съежилась и инстинктивно подалась к окну.
– Закрыла… А может, и нет, – произнесла она тревожным полушепотом и сразу же смолкла, словно боясь невзначай потревожить то странное живое существо, которое пряталось за дверью.
Мефодий Николаевич выставил впереди себя электрошокер и определил движение к двери, однако девушка мертвой хваткой схватила его за локоть.
– Не надо… – прошептала она умоляюще.
– Почему?
– Боюсь… Не оставляй меня одну!
– Я только посмотрю…
– Если ты отойдешь от меня хоть на шаг – я просто умру на месте!
Послушно усевшись, Суровцев прислушался. Теперь в квартире царила зловещая и неопределенная тишина, и это почему-то страшило больше всего. Скрипни за дверью половица, как минуту назад, закапай в ванной вода, заурчи сливной бачок унитаза – и Мефодий Николаевич почувствовал бы себя легче. Тишина густела, словно смола на сосновом стволе, медленно натекала в мозг, незаметно разъедала и без того взвинченные нервы. Желание выйти из кухни как-то незаметно исчезло, уступив место другому: сидеть недвижно, затаить дыхание, превратиться в камень, стать невидимым – только бы не выдать своего присутствия!