Через некоторое время участники погони возвращаются. Не все вместе — группами, по мере того как они отстают. Все говорят одно и то же: никто из них не подъехал к всаднику без головы достаточно близко, чтобы хоть что-нибудь добавить к тому, что уже известно. Его тайна так и осталась неразгаданной. Скоро обнаруживается, что двое, те, кто первыми пустились в погоню, еще не вернулись. Это старый охотник и отставной капитан; последний раз их видели далеко впереди. Продолжают ли они еще погоню? Возможно, что их старания увенчались успехом… Все вглядываются в прерию. Все надеются увидеть там двух самых упорных участников погони и с ними, может быть, всадника без головы. Проходит час, а их все нет, — они не только не привели с собой долгожданного пленника, но и сами не показываются.
Следует ли дальше откладывать судебное разбирательство?
Прокурор настаивает на продолжении, защитник не менее горячо требует отсрочки до завтрашнего дня, поскольку еще не допрашивали важного свидетеля — Зеба Стумпа. Раздаются голоса, требующие продолжения разбирательства.
Крикуны добились своего. Решено возобновить заседание суда, поскольку можно пока обойтись без отсутствующего свидетеля. Возможно, что он еще успеет вернуться вовремя. Если же нет, то не поздно будет обсудить вопрос об отсрочке суда на потом.
Так решает судья. Присяжные его поддерживают. Публика — тоже.
Снова вызывают обвиняемого. Он продолжает свои показания, так неожиданно прерванные.
— Вы собирались рассказать нам, что вы увидели, — говорит защитник своему клиенту. — Продолжайте. Что же вы увидели?
— Я увидел человека, распростертого на траве.
— Спящего?
— Да, вечным сном.
— Мертвого?
— Больше, чем мертвого, если это возможно. Наклонившись над ним, я увидел, что у него отрублена голова.
— Отрублена голова?
— Да. Я этого не заметил, пока не нагнулся к нему. Он лежал ничком, и голова его находилась в самом естественном положении. Даже шляпа все еще была на ней. Я надеялся, что он спит, хотя и чувствовал, что тут что-то неладно. Руки его были безжизненно вытянуты и ноги тоже. Кроме того, на траве было что-то красное — при слабом утреннем свете я не сразу разглядел, что. Когда я наклонился, чтобы посмотреть, то почувствовал странный солоноватый запах — запах человеческой крови. Тут я уже перестал сомневаться, что передо мной труп. Я заметил глубокую рану поперек шеи с запекшейся в ней кровью. Потом я разглядел, что голова отрублена…
Собравшихся охватил ужас. Раздаются выкрики, обычные в подобных случаях.
— Вы узнали этого человека?
— Увы, да.
— Узнали, даже не посмотрев ему в лицо?
— Мне не нужно было этого делать. Его одежда достаточно ясно все объяснила.
— Какая одежда?
— Полосатое серапе на плечах и сомбреро на голове. Они принадлежали мне. Если бы не наш обмен, я подумал бы, что это лежу я сам. Это был Генри Пойндекстер.
Снова раздается душераздирающий стон — он заглушает взволнованный шепот толпы.
— Продолжайте, сэр, — говорит защитник. — Скажите, что еще вам удалось обнаружить?
— Когда я прикоснулся к телу, то почувствовал, что оно холодное и совершенно закоченело. Я понял, что он лежит так уже несколько часов. Кровь запеклась и почти высохла: она стала совсем черной. Так, по крайней мере, мне показалось при сером утреннем свете — солнце тогда еще не взошло. Я мог легко ошибиться относительно причины смерти и подумать, что его убили, отрубив голову, но, вспомнив услышанный ночью выстрел, я подумал, что на теле должна быть еще одна рана. Так и оказалось. Когда я повернул труп на спину, то заметил в серапе дырочку. Ткань вокруг нее была пропитана кровью. Отбросив полу серапе, я заметил на его груди синевато-багровое пятно. Нетрудно было определить, что сюда попала пуля. Но раны на спине не было. По-видимому, пуля осталась в теле.
— Считаете ли вы, что причиной смерти была пуля, а не последующее отсечение головы?
— Рана, несомненно, была смертельной. Если смерть и не была мгновенной, то, во всяком случае, она должна была наступить через несколько минут или даже секунд.
— Вы сказали, что голова была отрублена. Что же, она была совсем отделена от тела?
— Совершенно, хотя и лежала вплотную к нему — так, словно после удара ни к телу, ни к голове никто не прикасался.
— Каким оружием, предполагаете вы, был нанесен этот удар?
— Мне кажется, топором либо охотничьим ножом.
— Не возникло ли у вас каких-нибудь подозрений, кто и почему мог совершить это гнусное преступление?
— Тогда нет; я был в таком ужасе, что не мог ни о чем думать. Я не верил своим глазам. Когда же я немного успокоился и понял, что Генри Пойндекстер убит, я сначала подумал, что это сделали команчи. Но в то же время скальп не был снят, и даже шляпа осталась на голове.
— Таким образом, вы решили, что индейцы к этому непричастны?
— Да.
— Вы заподозрили еще кого-нибудь?
— В ту минуту — нет. Я никогда не слыхал, чтобы у Генри Пойндекстера были враги, ни здесь, ни вообще где бы то ни было. Но потом у меня возникли подозрения. Они остались у меня и до сих пор.
— Сообщите их суду.
— Я возражаю, — вмешивается прокурор. — Нам вовсе неинтересно знакомиться с подозрениями обвиняемого. Мне кажется, хватит того, что мы слушаем его весьма «правдоподобный» рассказ.
— Пусть он продолжает, — распоряжается судья, зажигая новую сигару.
— Расскажите, что вы делали дальше, — говорит защитник.
— Потрясенный всем, что мне пришлось увидеть, я сначала сам не знал, что мне делать. Я был убежден, что юноша убит преднамеренно — убит именно тем выстрелом, который я слышал. Но кто стрелял? Не индейцы — в этом я не сомневался. Я подумал, что это был какой-нибудь грабитель. Но это казалось столь же неправдоподобным. Мое мексиканское серапе стоило не менее ста долларов. Он, конечно, взял бы его. Да и вообще ни одна вещь не была взята, даже золотые часы остались в кармане и на шее поблескивала окровавленная цепочка. Я пришел к заключению, что убийство было совершено из мести. Я стал вспоминать, не приходилось ли мне слышать о том, что молодой Пойндекстер с кем-нибудь поссорился или что у него есть враги. Но мне ничего не припомнилось. Да и, кроме того, зачем убийце понадобилось отрубать голову? Это больше всего потрясло меня. Не найдя объяснения, я стал думать, что же мне делать. Оставаться около тела не имело смысла, так же как и похоронить его. Я решил было вернуться в форт за помощью, чтобы перевезти тело в Каса-дель-Корво. Но, если бы я оставил его в лесу, койоты могли обнаружить труп и вместе с грифами растерзать его, прежде чем я успел бы вернуться. В небе уже кружили грифы. По-видимому, они заметили его. Как ни было изувечено тело юноши, я не мог допустить, чтобы его изуродовали еще больше. Я подумал о любящих глазах, которые в слезах будут смотреть на него…