Была одна из тех лунных ночей, которые бывают только на юге; такая ночь, когда серебристый диск луны плавно скользит по сапфировому небу, а горы в прозрачном воздухе вырисовываются так ясно, что кажется, можно коснуться их рукой; когда ветерок затихает и большие листья тропических деревьев замирают в неподвижности, словно прислушиваясь к удивительному хору ночных голосов зверей, птиц, пресмыкающихся и насекомых.
Это была такая ночь, когда хочется гулять вдвоем с той единственной ненаглядной, которая по какому-то таинственному велению природы завладела вашим сердцем, когда вы мечтаете о том, чтобы белые руки обвились вокруг вашей шеи и прекрасные глаза смотрели на вас с тем волнующим выражением, которое милее всего бывает при таинственном свете луны…
Уже давно барабан пехотинцев и горн кавалеристов возвестили о том, что гарнизону форта Индж пора ложиться спать. Короче говоря, было уже около полуночи, когда от дверей гостиницы Обердофера отъехал всадник. Он поехал по дороге вдоль Леоны и скоро оставил за собой поселок.
Как уже упоминалось, эта дорога проходила мимо асиенды Каса-дель-Корво по противоположному берегу реки. Упоминалось также, что она пересекала полосу открытой прерии, где была одна небольшая роща. Эта одинокая купа деревьев, одна из тех, которые жители прерии называют островками леса, стояла у дороги, по которой скакал всадник, только что выехавший из поселка.
Доехав до рощи, всадник соскочил с лошади и привязал ее к дереву. Затем он снял с луки седла длинную веревку, сплетенную из конского волоса, свернул ее кольцом и, надев на руку, бесшумно прошел через рощу к реке. Прежде чем выйти из-под прикрытия густой тени деревьев, он вопросительно посмотрел на небо и на ярко светившую луну. Во взгляде его мелькнула тревога.
— Нет смысла ждать, пока эта красавица скроется, — озабоченно пробормотал он. — Видно, она решила не ложиться до самого утра.
Потом он поглядел на открытое место, отделявшее его от воды. На противоположном берегу темнела асиенда Каса-дель-Корво.
— Что, если сейчас кто-нибудь там не спит?.. Вряд ли это вероятно в такой поздний час. Конечно, если кого-нибудь мучит нечистая совесть… Ба! Да ведь там есть такой человек! Если он не спит, то наверняка заметит меня. Если бы это касалось только меня, я бы ничуть не беспокоился. Что делать? Надо рисковать — другого выхода нет. Луна зайдет только через несколько часов, а на небе нет ни облачка. Я не могу заставлять Луизу ждать. Ничего не поделаешь, будь что будет!
С этими словами он быстро, но осторожно пересек открытое место и подошел к крутому обрыву над рекой. Не задерживаясь здесь, он ловко спустился по извилистой, но, очевидно, хорошо ему знакомой тропинке к самой воде. Через минуту он уже стоял на берегу, как раз напротив того места, где в тени огромного тополя покачивался на воде маленький челнок. Некоторое время человек внимательно всматривался в заросли на противоположном берегу, по-видимому проверяя, не прячется ли там кто-нибудь. Убедившись, что в зарослях никого нет, он взял свое лассо и, сделав несколько круговых движений, перекинул его через реку. Петля захлестнула колышек на носу челнока, и человек перетащил его к себе; он прыгнул в него, взял весла, которые лежали на дне, и, вставив их в уключины, переправился на другой берег, подведя челнок к месту, где он стоял раньше.
Выйдя на берег, он вытащил челн на песок, чтобы его не унесло течением. Потом ночной гость Каса-дель-Корво прокрался в тень тополя; казалось, он ждал либо условного сигнала, либо появления кого-то, с кем заранее договорился встретиться.
Если бы кто-нибудь заметил его в эту минуту, то мог бы принять его за вора, который собирается ограбить Каса-дель-Корво. Но, услышав шепот, срывавшийся с уст незнакомца, он понял бы, что все подозрения его несправедливы. Правда, он мечтал о сокровище, скрытом за стенами дома, но это были не деньги, не драгоценности, не фамильное серебро — это была хозяйка дома.
Вряд ли нужно объяснять, что человек, который оставил свою лошадь в роще и так удачно переправился через реку, был Морис-мустангер.
Недолго пришлось Морису ждать под тополем. В то самое мгновение, когда он прыгнул в челнок, одно из окон асиенды, выходившее в сад, тихонько приоткрылось и не закрывалось некоторое время, как будто кто-то хотел выйти и колебался, не зная, свободен ли путь.
Маленькая белая рука с драгоценными кольцами на тонких пальцах придерживала открытую раму, освещенную луной; через несколько минут стройный силуэт девушки появился на лестнице, которая вела в сад.
Это была Луиза Пойндекстер.
Несколько секунд она стояла прислушиваясь. Всплеск весла? Не почудилось ли ей это? Цикады наполняли воздух своим неугомонным стрекотаньем, и легко можно было ошибиться, впрочем, это не имело значения. Условленный час настал, а она не принадлежала к тем, кто требует пунктуальности, и кроме того, только что провела в ожидании целых два часа, которые показались ей вечностью.
Неслышно спустилась Луиза по каменной лестнице, проскользнула в сад, тихонько прошла через кустарник, мимо статуй и наконец очутилась под тополем. Здесь ее встретили объятия мустангера.
Счастливые минуты летят быстро, и скоро приходит час расставания.
— Завтра ночью мы опять увидимся, милый? Завтра ночью?
— Если бы я только мог, я сказал бы тебе: да, завтра, и послезавтра, и опять, и опять, моя любимая!
— Но почему же? Почему ты не можешь этого сказать?
— Завтра утром я уезжаю на Аламо.
— Вот как! Разве это необходимо?
Вопрос прозвучал невольным упреком. Каждый раз, когда она слышала упоминание об уединенной хижине на Аламо, в ней просыпалось какое-то неприятное чувство. Но почему? Ее встретили там радушно. Казалось бы, это посещение могло стать одним из самых приятных воспоминаний ее жизни. Но это было не так.
— Мне действительно нужно туда поехать.
— Нужно? Тебя там ждут?
— Только мой слуга Фелим. Надеюсь, что с ним ничего не случилось. Я отослал его туда дней десять назад, еще до этих слухов об индейцах.
— Только Фелим и больше никто? Ты говоришь правду, Морис? Милый, не обманывай меня! Только он, ты сказал?
— Почему ты спрашиваешь об этом, Луиза?
— Я не могу тебе сказать почему. Я бы умерла от стыда, если бы призналась в том, что мне иногда приходит в голову.
— Не бойся, скажи мне все, что ты думаешь. Я не мог бы ничего скрыть от тебя. Ну, говори же, радость моя!
— Ты этого хочешь, Морис?
— Конечно, хочу. Я уверен, что разрешу все твои недоумения. Ведь если кто-нибудь узнает о наших встречах, их могут дурно истолковать. Поэтому я и уезжаю на Аламо.
— Чтобы там остаться?
— Всего лишь на один или два дня. Только для того, чтобы собрать свои вещи и сказать последнее прости моей жизни в прерии.