– Что здесь происходит? – спросила женщина.

– Ничего, – нехотя отозвалась Туся.

– Я говорю ей, чтобы она не сидела на голой земле – простудиться может, а она огрызается, пожаловалась дама с пучком.

– Девочка, – начала бабушка вкрадчивым голосом, – тебе действительно лучше встать.

– Может, отстанете, а? – жалобно попросила Туся.

– Нет, не отстанем, – ответили бабушка и дама с пучком в один голос.

– Если вы не отстанете от меня, я ущипну вашего ребенка за щеку, – без тени улыбки сказала Туся.

Женщины испуганно переглянулись, и бабушка взяла своего внука на руки, крепко прижимая к груди.

– Какая-то сумасшедшая, – пробормотала она, пятясь от Туси.

– Действительно ненормальная, – подтвердила дама с пучком, – а сразу и не скажешь.

Они пожали плечами и разошлись в разные стороны, внутренне надеясь, что их дети, когда вырастут, не будут такими идиотами и хамами.

А Тусе расхотелось сидеть на Патриарших прудах, ей вдруг стало скучно, противно и захотелось домой.

«Сумасшедшая ... Ненормальная ... – вспоминала она слова женщин. – Наверное, они правы».

Она поднялась и посмотрела на мутную гладь воды. Уток и след простыл. Как ни были они глупы, а поняли, что больше кормить их не будут. Теперь они крякали у противоположного берега, где их потчевала хлебом парочка влюбленных. Парень старался кидать кусочки на середину пруда, а девушка, наоборот, подкармливала тех уток, которые не побоялись подплыть поближе. Туся не слышала, о чем они говорили, но видела, как девушка, смеясь, кормила парня мякишем с ладони, а тот покорно ел и целовал ее руку.

Впервые за весь день Туся почувствовала, как подступившие слезы жгут ей глаза.

2

Она вернулась домой, в неубранную трехкомнатную квартиру, со всего размаху швырнула сумку в угол и села на диван.

Ничего не получилось.

Мало того что она не может жить, она не способна даже умереть. Туся пошла в ванную, включила магнитофон и пристально посмотрела на себя в зеркало.

От слез ее глаза стали маленькими и красными, как у кролика. Нос же, наоборот, распух и раздался в стороны, как у престарелого негра. Ненакрашенные губы были блеклыми и дрожали от нового приступа рыданий.

Туся взяла щетку, чтобы расчесать свои длинные волосы. Раньше это всегда, ее успокаивало, а ведь у, нее были прекрасные каштановые волосы.

Сколько зубов потеряли расчески и щетки в борьбе с ее непослушными, жесткими прядями! Но теперь щетка легко скользила по волосам, и целые клочья волос оставались на ней. К тому же волосы потускнели и больше не играли на солнце, отливая то черным, то золотым.

От прежней Туси не осталось и следа.

Раньше многие считали ее красавицей. Она всегда была подтянутой и стройной и весила неправдоподобно мало. «Просто у меня легкие кости», – отшучивалась она от подруг, которые спрашивали, как ей удается поддерживать такую форму.

В нее влюблялись после первой же встречи, но эта влюбленность быстро угасала. Хотя были и исключения. Например, школьный хулиган по прозвищу Сюсюка был влюблен в нее уже давно, и чем безответней, тем сильнее.

Девчонки пытались ей подражать: также зачесывали волосы, покупали такие же обручи или похожую одежду. Ее лучшая подруга Лиза, когда они еще не были в ссоре, спрашивала ее: «Наверное, хорошо быть красавицей?» – «Наверное, хорошо», – смеясь, отвечала Туся.

Но самой Тусе это приносило мало радости.

В глубине души она знала, что та же Лиза гораздо интереснее и симпатичнее ее. Однажды Лиза оставалась у Туси ночевать, и Туся была поражена, когда, проснувшись, увидела подругу. Даже утро было ей к лицу. Ни всклокоченных волос, ни помятых щек, ни заспанных глаз. Лиза могла, не прихорашиваясь, идти куда угодно, стоило– ей лишь пару раз провести щеткой по волнистым волосам. А Тусе приходилось сразу бежать в ванную и проводить там много времени, чтобы привести себя в порядок. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее без косметики, которую она умела наносить так тонко и искусно, что все краски казались природными.

«Если посмотреть на меня без прикрас, я – уродина, – думала Туся. – Я просто заново рисую себя каждое утро, часами репетирую ту улыбку, которая больше мне идет, часами одеваюсь. Если бы в один прекрасный день я перестала притворяться, никто бы даже не посмотрел в мою сторону. А я устала».

И Туся снова заплакала. Она вообще стала необычайно слезливой в последнее время. Она хотела убрать со лба упавшую прядь и заметила, что руки ее дрожат.

«Нужно выпить валерьянки, – решила она. Сегодня мне все равно не удалось умереть, значит, нужно быть спокойной».

Она полезла в маленький шкафчик на кухне, где у мамы хранились всевозможные лекарства. Дверца скрипнула и открылась. Туся долго копалась среди флаконов и пузырьков, но никак не могла найти валерьянку. Вдруг какая-то коробочка привлекла ее внимание. Это были таблетки, которые мамин знакомый доктор выписал ей от бессонницы.

Туся зажала пузырек в руке, налила в стакан воды из-под крана и пошла в свою комнату. Она посмотрела по сторонам и как будто увидела свою комнату в первый раз.

Оказалось, что Тусю окружало множество красивых и странных вещей. За стеклами книжного шкафа лежали диковинные ракушки и даже настоящий акулий зуб. Все стены были увешаны картинками в деревянных рамках разной величины и формы. Она сама придумала так сделать, и получилось очень мило. Книг было столько, что полки прогибались под их тяжестью. Мама хотела, чтобы у Туси было все, что ей нужно, но та вряд ли прочитала одну десятую часть этой библиотеки. В середине стены висела «Кремона» – гитара, которую когда-то подарил ей папа.

Туся сняла ее и сделала несколько неуверенных аккордов. Гитара была сильно расстроена, впрочем, как и ее хозяйка. Играть не хотелось.

«Это судьба», – подумала Туся, глядя на пузырек со снотворным.

«Это судьба», – думала она, высыпая на ладонь пригоршню цветных таблеток.

«Так тому и быть», – думала она, запивая таблетки водой. Туся легла на двуспальный диван и стала ждать смерти.

Невыключенный магнитофон орал на полную мощность:

«Навсегда-да-да-да, стучат поезда-да-да-да, навсегда скажу тебе – да».

Тусе казалось, что игрушечный зеленый поезд увозит ее в далекую страну, где нет места для разочарования и боли.

3

Туся проваливалась в болезненное забытье. Все труднее ей было пошевелить рукой, а ног она не чувствовала совсем. Собственное тело казалось ей огромным и чужим. Она засыпала.