«Я привыкну, – говорила она себе утром, старательно не глядя в зеркало. Уже привычно, как бы следуя негласному договору со своим даром, она не смотрела в собственные глаза, не желала нарушить блаженство первоначальной грезы. – Я привыкну, как привыкают к своей работе, наверно, врачи. Им невозможно думать о страданиях каждого пациента, захлебываться его болью и сомневаться его сомнениями. Тогда они просто не смогут лечить. Я преодолею эту слабость, я стану профессионалом. А профессионалу не стыдно получать деньги за свою работу».
Но было и еще что-то, не дававшее ей спать. Двадцатилетнее сердце, горько обманутое один раз, теперь требовало своего, больно стучало ночами – любить, любить! И тот человек из видения приходил в ее сны все чаще и чаще. Он звал и искал ее. Его звали Мрак, но облик его был полон света. В этих снах он всегда был один в огромном полутемном помещении, а из углов наползали уродливые тени. Он звал ее, а она мучительно не могла откликнуться, не могла прикоснуться к нему… Его облик она знала уже наизусть – высокие скулы, драгоценные золотистые глаза, горько изломанный рот…
– Ты мне позвонишь? У тебя есть номер моего телефона. Возьми и позвони. Просто так, потому что я понравилась тебе… – шептала она, просыпаясь.
Она давно собиралась уволиться с работы. Все человечество для нее разделилось на людей, что знали ее «до» и на тех, кто знает и еще узнает «после». Общение с первой категорией стало невыносимым. По коридорам офиса ползли шепотки, она слышала разговоры за спиной. Раньше она дружила с Аленой Касаткиной – журналисткой и ведущей новостей. Она была профессионалом, на особом счету у руководства, на вес евро ценились лаковые интонации ее звучного голоса. Сама же Алена была дурна собой – не толстая, но рыхлая и тусклая, как шляпка бледной поганки. Нарушенный обмен веществ давал знать о себе неизводимым, плесенным запахом пота и багровыми пятнами прыщей, раскиданных по ее лицу и плечам. Валерию поражало неистощимое жизнелюбие, оптимизм и добродушие приятельницы, она не раз говорила себе, что, будь она похожа на Касаткину, ни за что не смогла бы так улыбаться, шутить и болтать, как она, а надела бы паранджу и сидела всю жизнь дома. В ванной. Не зажигая света.
– Лерчик, как дела? Слышали-слышали про твои приключения, все потрясены, у дверей офиса уже очередь! Все девчонки из рекламного отдела кусают ногти, ждут не дождутся, когда ты осчастливишь их пророчеством! – такими словами приветствовала Касаткина Леру, когда та впервые появилась на службе.
В голосе ее слышались одновременно сарказм и любопытство, и Валерия поняла – Алена жаждет быть первой в этой очереди. Для сотрудниц, для всех этих журналистских и рекламных девочек, ее чудесный дар, подарок летней грозы, был чем-то вроде умения гадать на картах. В обеденный перерыв, в убогой офисной столовой или в кафе за углом, на краю усыпанного крошками столика раскладывались карты, обычные или Таро, в зависимости от амбициозности гадалки, девчонки обступали ее, и она пророчила – марьяжный интерес трефового короля, козни бубновой свекрови, бесконечно долгую дорогу в казенный ЗАГС. Вот это как раз для них, ничего важнее этого все равно не будет! Что, что они хотят узнать?
Но чтобы избежать конфронтации (в этом коллективе стычки вспыхивали, как порох, и были ужасны, как лесные пожары), ей все же пришлось «продемонстрировать» свое новое умение. Товарки смотрели на нее разинув рот, словно она была какой-то диковинкой, занятной, немножко страшной, но… Ничего особенного, чего в жизни не бывает! И пророчества им были выданы такие же, стандартные. У Верочки родится дочка, а не сын, как утверждает УЗИ. Рита выйдет замуж в преклонных годах. Нет, не в первый раз. Надменная красотка Александра заполучит сложный перелом ноги и долгое, но благополучное, естественно, выздоровление. Умненькая Катя должна продолжать учебу в аспирантуре, ей светит неплохая научная карьера. Наташа наконец найдет общий язык со своей свекровью, но только после того, как суровая вдова-абхазка возьмет на руки своего первого внука.
Мелкие радости, мелкие горести. И только в одних глазах, зеленый цвет которых был словно щедро разбавлен водой, она увидела нечто, поразившее ее. В глазах некрасивой Алены Касаткиной был большой дом, кованый фонарь над входом, а на резном крылечке – сама Алена. В свободном голубом платье, с распущенными пепельными волосами, она выглядела посвежевшей, похорошевшей и совершенно счастливой. И она была не одна – по изумрудной лужайке бежали к крыльцу две девочки-близняшки, словно сошедшие с крышки конфетной коробки, а с ними, весело взлаивая, золотой пес породы ретривер.
Лера вынырнула из золотисто-зеленого сияния Алени-ных глаз и не узнала их обладательницы. Словно приукрашенная неизвестным ей видением, Алена преобразилась и похорошела. Оказалось, что у нее изящная шея и пышная грудь, боттичеллевски нежные черты лица и прекрасные серебристо-пепельные волосы. Откуда взялось все это, где раньше пряталось? И смотрела она с еще более украшавшим ее трепещущим, переливчатым ожиданием, нужно было что-то говорить!
– Я видела тебя на крыльце чудесного дома. На лужайке у дома играли две девочки-близнецы и ретривер, – произнесла Лера, причем ей пришлось сначала откашляться. Вышло ужасно, бесцветно, недостоверно. Касаткина могла бы подумать, что новоявленная пророчица хотела скрыть от нее какое-то ужасное откровение и выдумала эту конфетную идиллию… Но она поверила сразу.
– Я знала, – выдохнула она, обдав Леру затхлым запахом изо рта. – Я всегда чувствовала. Я вижу это как наяву. Дом, и фонарь над крыльцом, и крыльцо резное, да? И у меня семья, две дочки, собака…
Чудесные хрустальные слезы покатились из ее глаз, и в удивленной тишине, в дамском туалете офиса, Алена громко и радостно зарыдала. Эти всхлипывания разбили молчание, девчонки загомонили, обступили, стали гладить ее по плечам, хватать за руки… Но громче всех прозвучал ласковый голос Леры, словно черти ее за язык тянули, и заговорила-то она с интонацией Милы Чертковой:
– Может быть, ты закончишь карьеру журналистки и станешь няней в богатом семействе?
Гомон и рыдания прекратились, как по волшебству, девушки расступились, а Лера почувствовала, как мучительно она краснеет, не только лицом, но даже спиной. А Касаткина ничего не сказала. Повернувшись всем телом, она отыскала свое отражение в мутном зеркале. Там, полураскрыв рот, выпучив стеклянные глаза, плавала бесформенная, бледная рыба с уродливыми багровыми наростами на морде. Она только кивнула и медленно выплыла в двери…
А Лера услышала тонкий звон – то ли разбилось глупое сердце Алены, то ли кто-то невидимый, безжалостный рассмеялся над ними обеими…
И с тех пор Касаткина ни разу не подошла к Лере, не заговорила с ней, даже не смотрела на нее. Можно было бы поговорить с ней, извиниться, повиниться в дурацкой зависти к чужому, будущему счастью… Но заодно Валерию начали бойкотировать и девчонки, свидетельницы «драмы в туалете», как про себя насмешливо сформулировала Лера. А перед ними не накланяешься, у всех прощения не напросишься, да и нужно ли это? Где они, а где Лера?
Но, надо признать, порой бывало тошненько. Утешало лишь то, что высокомерная фифа Александра умудрилась поскользнуться на банановой корке, как в фильме «Бриллиантовая рука», и теперь лежит в больнице с аппаратом Елизарова на очаровательной нижней конечности…