Она засмеялась одними глазами, на щеках появился легкий румянец.
– Ах, сэр Ричард, – сказала она с веселым вызовом, – вы такой представительный мужчина!.. Я могу сказать только это.
Я проблеял с поклоном:
– Э-э… спасибо, леди Мисэлдон. Не смущайтесь, я обожаю, когда меня хвалят и чешут.
– Ой, какой вы…
– Замечательный? – спросил я.
Она улыбнулась.
– И непосредственный. Так редко бывает, когда мужчина вот так сразу говорит правду.
– Как и женщины, – согласился я. – Господь творил вас из наших ребер, у нас много общего, что вообще-то удивительно.
– Это верно, – сказала она мило, – вы очень заметный мужчина, сэр Ричард. Мне казалось всегда, у таких и женщины должны быть под стать.
Она произнесла эти слова с таким подчеркнутым значением, что я, как положено и принято в цивилизованном обществе, с особым вниманием окинул взглядом ее развитую фигуру, со смаком провел взглядом по ее пухлым губам, потрогал им же пышную крупную грудь, скользнул ниже, ухитрившись пробраться между складками платья на ту сторону материи, и погладил ее мягкий на ощупь и теплый живот.
– Леди Мисэлдон, – произнес я с чувством, – конечно же, я предпочитаю фактурных женщин. Чтоб все было!.. И этого всего – много.
Она победно улыбалась, а вид у нее таков, что чувствует мой взгляд вполне осязаемо, словно это не взгляд, а кончики пальцев.
– Так почему же…
Она замялась, улыбнулась несколько неловко, зачем говорить вслух, когда можно мимикой.
Я хотел сделать вид, что не догадываюсь, вдруг да на этом разговор и закончится, но нет, такое не пройдет, эта леди идет напролом, как бронированный рыцарский конь.
– Вы не одобряете, – произнес я, как бы приходя на помощь, – мою спутницу? Мой выбор?
Она кивнула:
– Она хорошенькая, даже очень, как птичка с яркими перышками… но, сэр Ричард, разве у вас женщина не должна быть… женщиной? Все-таки у вас с собой игрушка… Это несерьезно.
Я вздохнул, развел руками:
– Увы, мое поведение в немалой степени… состоит из слагаемых чисто мужского характера… вы же знаете, что это значит?.. и поведенческих реакций великого или хотя бы значимого государственного деятеля.
– Ваша светлость?
Я пояснил с некоторым смущением:
– Ах, леди Мисэлдон… на самом деле мы, мужчины, настолько страдаем от женского острого и все замечающего ума, вашей проницательности и полного понимания, что инстинктивно тянемся, как голодные овцы, к сочной траве, к таким вот чирикающим дурочкам!..
– Ваша светлость!
– С ними мы такие умные, – сообщил я правду, – такие значительные!.. А они смотрят на нас и восторгаются, восторгаются…
Она спросила в удивлении:
– И не надоедает?
Я помотал головой:
– А в этом мы, как женщины, такое не надоедает. Мы же самцы, мы рождены в жесточайшей конкуренции, когда триста миллионов сперматозоидов устремились наперегонки… ох, что это я, простите, у меня перед глазами государственные бумаги мельтешат с их закорючками, вот так заработался, представляете? О чем я вещал так умно, что сам не запомнил?
– О вашей чувствительности, – подсказала она несколько озабоченно, – и ранимости.
– Ага, мы такие, – согласился я. – Эльфийки дуры, они всем восхищаются! Даже нечаянно пукнешь при ней, она в восторге и спрашивает, как это сумел, а при вас, ледях, осмелься только!
Леди Мисэлдон сказала отважно:
– Попробуйте! Увидите, в обморок не упаду. Ну, разве что веером…
– Не рискну, – ответил я. – Кроме того, со мной такого не случается, это я просто для наглядности. Я вообще в отхожее место не хожу, у меня же титул!.. Потому, леди Мисэлдон, дуры в конкурентной борьбе получают преимущество. Кроме того, такие вот особые женщины должны быть под рукой, чтобы не заморачиваться мыслями еще и на эту тему, как и что, ну вы понимаете. А то надо соседям войну священную и справедливую объявлять, а у меня думы о том, как затащить такую-то леди в темный угол и задрать ей платье! Это нехорошо, нерационально. А эта вот пигалица не только всегда при мне, но еще и эльфийка, что весьма даже как бы к месту.
Она округлила глаза:
– Чем же? Такая мелкая…
– Зато ей не нужно давать за такие услуги поместья, – объяснил я, – титул графини или баронессы… Эльфийки такое даже не просят. Я вообще не понимаю, почему прачке достаточно бросить серебряную монету, а виконтессе надо дарить по меньшей мере поместье?
Она сказала с апломбом:
– Ваша светлость, но неужели не видите разницы?
Я спросил с любопытством:
– А в чем она? Помимо обертки?
Она вздохнула:
– Ах, ваша светлость… да, вы правы, конфета одинакова в любой обертке, но само осознание, что вот это простая обертка, а вот эта стоит дороже самой конфеты… разве не увеличивает ее ценность?
Я посмотрел на нее с любопытством.
– Леди Мисэлдон, а вы очень неглупая женщина, не сочтите это за упрек или умаление ваших достоинств. Вы хорошо заметили и оттенили интересный момент, из-за чего обычно пренебрегают прачками и вздыхают по графиням. Это как на охоте, где ценнее всего догнать и завалить самую быструю и трудную дичь… И хотя выращенный дома барашек куда нежнее и вкуснее, но с каким азартом сдираем шкуру с убитого оленя, жарим его худое жилистое мясо, жрем и хвалим, даже если кусок в горло не лезет!
Она слушала внимательно, а когда убедилась, что не возражаю, а поддакиваю, чарующе улыбнулась.
– Спасибо за понимание, ваша светлость.
– Это вам спасибо, – воскликнул я. – Это бывает очень важно – дать точное определение. Да-да, вы все сказали точно. Однако…
– Что, ваша светлость?
Я вздохнул.
– Беда в том, что будь я виконтом, мне очень лестно было бы завалить баронессу или графиню, а герцогиню… так вааще!.. Но, увы, для майордома, эцгерцога и ландесфюрста Варт Генца не такая уж и большая разница между графиней и прачкой. А когда конфеты одинаковы, зачем платить больше?
Она надула губы, нахмурилась, я думал, обидится и уйдет, однако ее лицо вдруг озарилось озорной улыбкой, а глаза блеснули вызовом.
– Тогда, ваша светлость, – сказала она ехидно, – бедной простой графине будет лестно завалить самого ландесфюрста Варт Генца!
Я малость опешил, все-таки молодец, нашлась, развел руками и промямлил:
– Ну, разве что расплатитесь с ним чем-то особым… ибо титулов у него хоть анусом кушай, имений тоже не счесть…
Она засмеялась.
– Это я как раз имела в виду. Кроме того, ваша светлость, вы не учитываете такой пустячок…