Валид сел рядом со мной на кровать и положил свою руку мне на плечо.
— Какой‑то странный у нас был свадебный ужин, — убитым голосом произнесла я.
— Свадьбу сыграем позже. Она требует больших затрат, которые сейчас мы себе не сможем позволить. Встанем на ноги, заработаем денег, тогда и свадьбу сыграем. Свадьба будет дорогой, шумной и веселой.
— Да дело даже и не в свадьбе…
— А в чем?
— У нас в России многие свадьбы вообще не играют, просто едут в свадебное путешествие, и все. Но дело даже и не в путешествии. Самое главное, чтобы мы с тобой хорошо жили, а все остальное — не важно. Как‑то твоя семейка меня не очень хорошо встретила. Что это за праздничный ужин? Свекровь на меня волком смотрит. Что я ей сделала? Я же к ней нормально отношусь. Одни сестры у тебя нормальные, а все остальные смотрят на меня так, как будто я у них деньги украла. Семейка Адамс, ей‑богу. Ходишь по дому и думаешь: никто тебя сзади по голове не огреет? Мне во время ужина казалось, что я не замуж вышла, а кого‑то похоронила. Меня здесь ненавидят.
— Тебя здесь любят, — попытался успокоить меня Валид.
— Хорошенькая любовь! Твоя мать так меня за рукав схватила и потащила грязное белье стирать, как будто я к вам в дом прачкой нанималась. Мне эти деревянные лица уже надоели. Не оставляй меня, пожалуйста, больше одну, а то у меня такое ощущение, что в меня, того гляди, сковородкой запустят. Я, конечно, терпеливая, но до поры до времени. Если меня по одной щеке ударят, то я другую не подставлю. Понимаешь, я не смогу долго притворяться и делать вид, что мне хорошо?!
Не говоря ни слова, Валид заехал мне кулаком в ухо с такой силой, что я вскрикнула, ударилась об стену и от ужаса закрыла свое лицо руками.
— Никогда не говори про мою семью плохо, — ледяным голосом заговорил Валид. — Ты — моя жена. Тебя здесь любят, и ты обязана всех любить. И не надо выставлять меня дураком. Если ты вошла в комнату к мужчинам, то должна просто поднести всем чай и тут же уйти. А ты стала высказывать свое недовольство по поводу моего общения с мужчинами, гашиша и ужина. Не делай так никогда, ты должна знать свое место, женщина.
Потрогав воспаленное ухо, я тихонько всхлипнула и спросила с обидой в голосе:
— Ты что, с ума сошел, что ли? Кто дал тебе право поднимать на меня руку?!
— Я твой муж, — упрямо повторил Валид и сверкнул в мою сторону недобрым взглядом.
— Я не сказала о твоей семье ничего плохого. Я просто сказала, что меня плохо приняли. Могли бы и получше, я все‑таки тебя из тюрьмы вытащила. Не каждая девушка стала бы продавать квартиру для того, чтобы привезти тебе двадцать тысяч долларов. Я считаю, что за такие бабки можно быть и погостеприимнее.
Валид закурил сигарету, о чем‑то задумался и какое‑то время сидел молча.
— Знаешь, а я ведь даже не могла и подумать, что когда‑нибудь ты сможешь меня ударить, ведь ты всегда был такой милый, заботливый, нежный. В тебе всего один недостаток — это ревность. Я уже с этим смирилась, потому что это ваше, национальное. А вот ударил ты меня зря — ты об этом еще пожалеешь. Этого я тебе никогда не прощу.
Валид тут же затушил сигарету и по‑хозяйски обнял меня за плечи.
— Валя, ты сама меня довела. Стала выяснять отношения при других мужчинах. Так нельзя делать. Ты должна была все мне сказать наедине.
— Хорошо, пусть я была не права, — согласилась я, хотя на самом деле не сомневалась в том, что не прав был именно Валид. — Но какое право ты имел меня бить?!
— Я тебя не бил, а всего лишь раз ударил.
— Да какая разница?! У меня все ухо опухло.
— Прости. Я люблю тебя.
— Любишь! Ты наркоты нанюхался, одурел, вот и стал руки распускать.
Я потрогала опухшее ухо и заскулила, как брошенная собачонка. Валид тут же меня обнял и принялся вымаливать у меня прощение. Когда я наконец все же его простила и он поклялся мне, что никогда в жизни больше меня не обидит, мы разделись, легли в постель, я положила голову ему на плечо, а он стал нежно гладить меня по голове.
— Осторожно, опухшее ухо!
— Болит?
— Ну а ты как думаешь?
— Пройдет…
— До свадьбы заживет, — попыталась пошутить я.
— Раньше.
— Что значит раньше?
— Ухо заживет раньше.
— Как?
— Так…
— Это у нас так в России говорят.
— Валя, ты меня любишь?
— Никогда больше не смей поднимать на меня руку.
— Я тебе уже пообещал. Ты не ответила на мой вопрос.
— Ты же знаешь, что люблю. Спокойной ночи!
Валид принялся меня ласкать, намекая на то, что он хочет близости, но я отвернулась к стене и прошептала:
— Валид, завтра. Сегодня настроение не то — перенервничала очень. Завтра мы уедем из этого дома, и у нас с тобой будет все хорошо. А то я здесь плохо себя чувствую, тут даже стены давят.
— Я думал, что мы еще пару дней у отца с матерью отдохнем. Родители по мне соскучились. Они рады нас с тобой видеть.
— Валид, только не это! Ты обещал, что мы поедем к родителям всего лишь на денек. Я здесь больше не протяну. Еще одна ночь — и на моем месте будет труп. Я тебя умоляю! Давай завтра уедем. Я понимаю, что твои родители очень рады видеть нас у себя в гостях, но не стоит хоронить меня заживо.
— Спи. Говоришь глупости!
— Я не усну, если ты не пообещаешь мне, что мы завтра отсюда уедем.
— Мне перед матерью неудобно.
— А передо мной?
— Хорошо. Завтра мы уедем.
— Спасибо, — я почувствовала заметное облегчение и постаралась как можно быстрее уснуть.
Валид отключился моментально. Не прошло и двух минут, как я услышала за своей спиной храп и с грустью подумала о том, что у меня не было ни нормальной свадьбы, ни брачной ночи. Я проснулась через какое‑то время и ощутила, что хочу в туалет. Сунув ноги в босоножки, я накинула легкий халат, который захватила с собой в Каир, и осторожно, стараясь не шуметь, вышла из комнаты. Зайдя в крайне сырое и дурно пахнущее помещение, именуемое туалетом, я закрыла дверь на довольно хлипкий крючок и с отвращением посмотрела на мерзкую дырку.
— Господи, как же можно всю жизнь пользоваться таким туалетом и при этом его даже не убирать? Антисанитария страшная, — пробурчала я себе под нос и попыталась расположиться более удобно для того, чтобы справить свою нужду.
Вдруг кто‑то слегка толкнул дверь, я моментально сжалась в комок и по‑простецки крикнула:
— Занято! — но тут дверь распахнулась, и я увидела одного из братьев Валида, который явно обкурился гашиша и смотрел на меня затуманенным взглядом.