— Посмотрим, — улыбнулся Дронго, — каждая версия имеет право на существование. Судя по их озабоченным лицам, они сейчас бросятся проверять все убийства заново. Это тебе подобная версия кажется несерьезной. В «руку Москвы» здесь верят до сих пор. И в других республиках верят. Верят и очень боятся.

— А почему боятся?

— Инерция мышления. С одной стороны, им всегда кажется, что Москва хочет снова загнать их в единый союз, а с другой — слишком много людей в новых республиках об этом только и мечтают. Во всяком случае, подавляющее большинство народа так думает. Но разве им дадут высказать свое мнение! Разве позволят новые лидеры независимых государств отнять у них подобные статусы. Власть, деньги, неограниченные возможности, бесконтрольные действия. Демократия начинается только тогда, когда кто-то из бывших первых секретарей уходит в отставку. Как Ельцин в России. И хотя он ушел под давлением целого ряда обстоятельств, можно считать, что в России демократия уже состоялась.

— А в других странах? — спросил Вейдеманис.

— В других странах… — повторил Дронго. — Ты знаешь, я однажды рассказал анекдот двум президентам закавказских республик. Тогда как раз была их совместная встреча. Суть анекдота очень простая. Несколько президентов приходят к Господу и спрашивают, когда у нас все будет хорошо. Господь посмотрел на президента США и сказал — через сто лет в Америке будет рай, но ты этого не увидишь. Посмотрел на президента России и сказал — через тысячу лет в России будет рай, но ты этого не увидишь. Потом долго смотрел на остальных президентов — закавказских и среднеазиатских. И, вздохнув, сказал — ребята, может, когда-нибудь у вас и будет рай, только я этого не увижу.

— Грустный анекдот, — заметил Вейдеманис, — не оставляет надежды.

— Вот я и хочу поверить в надежду, — сказал Дронго, — но после того как разорвали мою страну на клочки, я стал меланхоликом. Неужели это так заметно?

— Иногда, — дипломатично ответил Эдгар.

Автомобиль остановился у отеля. На часах была уже половина третьего ночи.

Глава 6

Утром Эдгар спустился к завтраку, уже зная, что Дронго не придет. Его напарник не любил завтракать по утрам, ограничиваясь чашкой чая или вообще не спускаясь на завтрак. Дронго обычно вставал поздно, когда в большинстве отелей время завтрака уже заканчивалось. После завтрака Эдгар поднялся к себе в номер, и не успел он войти, как раздался телефонный звонок.

— Доброе утро, — послышался голос Дронго, — зайди ко мне, если можешь.

— Ты уже проснулся? — удивился Вейдеманис. — Я думал, ты встанешь позже.

— Я почти не спал, — признался Дронго, — обдумывал ситуацию. Мне не очень хочется, чтобы сегодня произошло что-нибудь неприятное. Все-таки со школой у меня связаны теплые воспоминания. Может, мы с тобой туда поедем?

— Будут неприятности, — предостерег его Вейдеманис, — если там что-нибудь случится, это свалят на тебя.

— Именно поэтому я и хочу поехать, — вздохнул Дронго, — по утрам обычно бывают занятия, и все учителя заняты на уроках. Я хочу посмотреть, что там изменилось за двадцать с лишним лет.

— Поехали, — согласился Вейдеманис. В школу они приехали через полчаса. Сначала Дронго предложил обойти здание школы. Вокруг был высокий решетчатый забор, пролезть сюда было достаточно сложно. К тому же чуть выше школы располагалась прокуратура республики, где постоянно находились вооруженная охрана и сотрудники милиции.

Спустившись к школьному двору, они поднялись по ступенькам и вошли в здание.

— Раньше здесь была самая большая и самая красивая церковь в Закавказье, — задумчиво произнес Дронго, — говорят, что она была видна даже с моря, когда к городу подходили корабли. Александровский собор. Сохранились лишь его фотографии.

— Что с ним произошло? — спросил Вейдеманис.

— Мог бы и не спрашивать, — мрачно заметил Дронго. — Что произошло в Москве с храмом Христа Спасителя? То же самое случилось и здесь. Церковь взорвали. Но фундамент был такой мощный и так добротно сложенный, что на нем решили построить школу.

— Это нехорошо, — сказал Эдгар, — ты учился в нехорошей школе. Теперь я понимаю, почему происходят все эти убийства. Невозможно построить счастье на взорванном храме. Это недопустимо.

— Согласен, — кивнул Дронго, — но я думаю, что этому месту уже отпущены все возможные грехи. Посмотри на эту табличку. Во время войны в школе был военный госпиталь, и тысячи людей проходили здесь лечение. Тебе не кажется, что грех некоторым образом искуплен?

— Не знаю, — признался Вейдеманис, — иногда я думаю, что нужно было родиться верующим. Так легче жить.

— Я тоже агностик, — признался Дронго, — сложно поверить, что душа моя, прежде не существовавшая, будет существовать сама по себе миллиард лет. Хочется, но сложно. А насчет веры ты тоже не прав. Кто-то из философов заметил, что верующим нельзя родиться. Им можно только стать.

Войдя в вестибюль, они постучали в дверь. Дронго и Вейдеманис обратили внимание на висевшее рядом с дверью объявление. В нем сообщалось, что традиционная встреча выпускников состоится сегодня вечером и всех просят иметь при себе документы, чтобы пройти в школу. Стучать пришлось еще. Дверь открыла невысокая пожилая женщина. Увидев двух посторонних мужчин, она решительно покачала головой.

— Нельзя, — сказала она, — идут занятия. Нельзя никому входить.

— Мы хотим поговорить с директором, — сказал Дронго.

— Он занят, — женщина была преисполнена решимости никого не пускать.

— Нам нужно поговорить, — настаивал Дронго, и в этот момент за спиной женщины появились двое мужчин. Очевидно, они дежурили в школе. Один был в форме капитана полиции. Подойдя к гостям, они попросили их предъявить документы.

— Мне нужно встретиться с директором школы, — сказал Дронго, протягивая свой паспорт. — Я раньше учился в этой школе и хотел бы поговорить с ним.

— Нас предупреждали, что вы придете, — сказал второй незнакомец в штатском, очевидно из министерства безопасности, — но мы думали, что вы появитесь вечером.

— Я хотел бы поговорить с директором, — настаивал Дронго.

— Вы действительно Дронго? — спросил сотрудник службы безопасности. — Извините, но вас все так называют.

— Кажется, да. Но если вы меня не пропустите, я в этом не буду уверен, — пошутил Дронго.

— Кабинет директора на первом этаже, — сказал офицер, — я вас провожу, но вы пойдете один, и желательно, чтобы ваша беседа заняла не больше десяти минут.

Поймите, я и так нарушаю установленные правила.

— Договорились, — кивнул Дронго. Они вместе прошли к кабинету директора. Дронго вошел первым. Директору было лет пятьдесят. Это был один из тех замороченных ежедневной работой людей, которые проводят на службе все свое время. Опасения за школу, за коллектив, за детей, которых ему доверили, сделали его нервозным и мнительным. А трагические события, которые так потрясли выпускников восемьдесят пятого года, заставили его относиться ко всем с особой подозрительностью. Тем не менее, он не стал отменять традиционную встречу выпускников, понимая, что нельзя раздувать еще больший скандал.