– Бедный Ален, – произнесла Джессика и, подойдя к Перкинсону, ласково провела рукой по разбитой брови молодого человека.
– И что намерен делать ты? – спросил Роберт.
– Еще не знаю, – помотал головой Ален. – Мне осталось два варианта – либо достать деньги, либо…
Он сокрушенно махнул рукой.
– Сколько ты проиграл? – озабоченно спросила Джессика.
– Тебе так важно это знать? – Ален внимательно посмотрел ей в глаза.
– Сам должен понять, – ответила девушка. – Мы можем попытаться помочь тебе с деньгами…
– Все из той суммы, которую твоя мамуля выделила на ту, – он кивнул наверх, – квартиру?
– А хоть бы и из той! – запальчиво воскликнула Джессика. – Раньше тебя не очень-то волновали источники финансирования наших развлечений… Так сколько ты проиграл, Ален?
Перкинсон задумался. Назвать или не назвать сумму? А вдруг помогут?
– Пятьдесят тысяч, – проговорил Перкинсон. Джессика округлила глаза. Роберт присвистнул.
– Дорогое развлечение! – сказала Джессика. Перкинсон пожал плечами.
– Сами знаете, у меня была такая игра и раньше. Я редко залетал…
– Да, – произнесла Джессика. – Ты все время выигрывал, потом решил, что непобедим и полез в заоблачные высоты! Я что, не права? – спросила она, увидев, как Ален со страдальческим видом сморщился.
– Права, – вздохнув, сказал Перкинсон. – Только прошу тебя, Джессика, давай без нравоучений…
– Хорошо, – согласилась девушка.
Потом она проговорила:
– Довольно трудно будет вырвать у мамы деньги… Я много просила в последнее время!
Хайнхилл подошел к кровати и произнес:
– Но Джессика, согласись, то, что требуется для этого обормота, – он показал пальцем на Алена, – не просто деньги!
Он вскочил и принялся возбужденно ходить туда-сюда по комнате.
– Пятьдесят тысяч долларов – это чертовски большая сумма! – проговорил Роберт.
– Но попытаться все-таки надо! – возразила девушка. – Ален, а что будет с тобой, если ты просто наплюешь на их требования?
Перкинсон провел пальцем по горлу и издал свистящий звук.
– Ужас какой! – воскликнула девушка.
– Я, может быть, и обойдусь без этих денег, – с воодушевлением принялся говорить Ален. – Может быть, я уеду… Скроюсь там, где меня никто не найдет.
– Если они тебя нашли у старика Батлера, – возразил Хайнхилл, – то они вычислят тебя везде!
– Все равно, – упрямо помотал головой Ален. – Я думаю оставить их с носом…
– Ерунда, ребята, – с воодушевлением произнес Роберт. – Давайте лучше выпьем…
– Черт с ними со всеми! – отозвался Ален. – Я согласен. Только… Ведь у старика нет в доме ни капли спиртного!
– Зато у меня есть с собой, – подняв вверх палец Роберт и вытащил из-за пазухи плоский штоф. – Собственно говоря, за этим мы с Джессикой и завернули к тебе…
Хайнхилл торжественно водрузил бутылку на стол.
– Правда, Джессика? – спросил Ален, посмотрев на девушку.
– Ага, – ответила она и обняла Перкинсона. – Я чувствую, тебя надо утешить, дурачок…
Она кивнула Роберту, чтобы тот выключил свет.
– Совершенно незачем, чтобы с улицы видели, чем мы здесь занимаемся, – объяснила девушка. – Робби, я надеюсь, ты не против?
– Я? Против? – Хайнхилл иронично посмотрел на Джессику, потом на Перкинсона. – Вы за кого меня принимаете, мои милые друзья?
Он подошел к газовому рожку и перекрыл кран.
Стояла глубокая ночь, но Ретту Батлеру не спалось. Он ходил по спальне взад-вперед, по привычке читая вполголоса. На этот раз ему попалась книга стихов.
Теплы и мягки вечера,
утра прозрачны дали,
Что для меня весны пора?
Душа моя в печали…
…Не смею боль открыть свою,
Искать в тебе участья,
Хоть скорбь, что ото всех таю,
Мне сердце рвет на части…
Стихи отвлекли Ретта от суровой действительности. Однако, проходя мимо раскрытой двери, он все же ловил себя на мысли, что ему интересно происходящее там. Это мешало Ретту сосредоточиться.
Наконец, словно устав бороться с искушением, он подошел к кровати и, отложив книгу, нырнул в постель, потом дунул на свечу.
Тут в памяти Ретта Батлера возник образ его покойной жены Скарлетт О'Хара. Она предстала перед ним именно в таком виде, в каком он ее запомнил: причесанная по старинной моде послевоенного времени, с горящим взглядом своих ярко-зеленых глаз.
Скарлетт сидела в кресле и плакала. Время от времени она поднимала на Ретта глаза, потом снова принималась всхлипывать.
– Я должна тебе рассказать все… – проговорила Скарлетт сквозь слезы. – Мне нужно объяснить тебе все, что происходит… Я должна чувствовать, что ты рядом… верить, что ты поможешь…
Этот образ сразу же сменился другим. Длинная развевающаяся белая вуаль – фата, которую молодая Скарлетт старается стащить со своей головы, высвободить запутавшиеся в ней волосы.
И этот образ пропал… Батлер как будто очнулся ото сна и посмотрел вокруг. Полная темнота стояла в комнате. Только узенькая полоска света падала на пол из-за полуприкрытой двери.
Ретт заворочался в постели, стараясь заснуть, однако сон, как неуловимая птица ночи, только махнул крыльями где-то совсем близко от ресниц Батлера, и умчался безвозвратно в черную даль, пропав навсегда, как и молодость, оставив бедного старика одного наедине со своими безрадостными воспоминаниями.
Батлер слабо застонал. Он не выдержал, кряхтя, встал, подошел к окну, открыл его. Свежий ночной ветер ворвался в квартиру. Ретт почувствовал в этом ветре едва уловимый запах океана и зажмурил глаза.
Вот бы снарядить корабль и отправиться далеко-далеко… Ко всем тем берегам, где Ретту довелось побывать за долгую, но так быстро прошедшую жизнь…
Налетевший ветерок, принесший с собой такие волнительные запахи, странным образом успокоил нервы старика. Ретт Батлер затворил окно и вернулся к кровати. Улегшись на нее, он закрыл глаза и задремал.
Однако через некоторое время он открыл их снова и принялся соображать, что же его могло разбудить. Какой-то шорох доносился со стороны двери.
Ретт повернулся к ней лицом и увидел, как дверь, ведущая в его кабинет, бесшумно закрывается, тут до его слуха донеслись другие приглушенные голоса и тихий смех. Затем он услышал, как кто-то пробежал по соседней комнате – звук был шаркающий, бежали явно босиком.