Да, так оно, наверное, и было…
Но – прочь эти мысли!..
Причем тут Эшли?.. Ведь его давно уже нет в живых… Да и кости его наверняка уже истлели…
Почему она сейчас думает об Эшли – у нее ведь есть Ретт…
Да, тогда они вновь сошлись с Реттом – уже навсегда, чтобы не расставаться до самой могилы. Так, во всяком случае, думала и сама Скарлетт, и он…
Конечно, тяжело просчитывать, что думают о тебе другие люди, пусть даже такие близкие, как Ретт… Во всяком случае, самой Скарлетт хотелось считать, что они проведут спокойную и счастливую старость.
Однако время шло, и она, и он старели, а старость постепенно притупляла их чувства… Даже не столько притупляла, сколько оба они как-то очень незаметно начинали погрязать в мелких житейских дрязгах, в суетной мелочности…
У Ретта появилось множество привычек: он почему-то увлекся коллекционированием картин старинных мастеров и антиквариатом. Скарлетт сперва относилась ко всему этому как-то иронически, но когда Ретт очень серьезно объяснил ей, что антиквариат и живопись в наше время – самое удачное вложение капиталов, больше никогда не спорила с мужем на эту тему. Конечно же, это его личное дело, но для чего обременять себя всем этим на старости лет?.. Да, жизнь была прожита; Скарлетт и Ретт это прекрасно понимали…
Тем более, что старость их была спокойной и тихой – по крайней мере, чисто внешне…
Они жили в этом доме в тихом и уютном квартале Сан-Франциско, на Телеграфном холме, вот уже несколько лет – конечно, это был не такой шикарный дом, как тот, в котором они прожили столько времени, это был даже не дом, а всего только большая квартира в три этажа.
Скарлетт и Ретт занимали несколько комнат на первом и втором, а на третьем этаже находилась мансарда, точно такой же планировки. Она постоянно пустовала – ждала кого-нибудь из редких гостей или детей…
В придачу к этому у Батлеров были еще какие-то флигеля во дворе, но ни Ретт, ни Скарлетт, ни гости как правило не жили там.
Скарлетт почему-то сразу же приглянулся этот дом – она подумала, что связываться с большими постройками не имеет никакого смысла…
– Все равно мы уже не молоды, – сказала она мужу после покупки дома.
В этой реплике Ретту послышался нехитрый скрытый подтекст: «Все равно десять, пятнадцать лет… а там, гляди, и в могилу…»
Ретт тогда только укоризненно покачал головой и ничего не ответил.
А что ему было ответить – неужели согласиться со своей женой?..
Ему тоже нравился этот дом – впрочем, даже не столько дом, сколько сам район – тихий и чистый…
Квартал этот был населен по преимуществу такими же пожилыми людьми – вышедшими на покой бизнесменами и государственными чиновниками, военными в отставке, средней руки рантье…
Батлер как-то очень быстро подружился с соседом из дома напротив – отставным полковником из армии некогда противостоявшего конфедератам генерала Шермана, чудаковатым мистером Джонатаном Коллинзом, большим любителем старинных обрядов времен первых пионеров и певчих птиц. Реалист до мозга костей, Ретт Батлер никогда не заводил с мистером Коллинзом бесед о Гражданской войне – стоило ли теперь, спустя столько лет после тех кровавых событий, вспоминать, кто был тогда прав, а кто – виноват: янки или конфедераты?..
Да и сам мистер Коллинз, которого Ретт весьма уважал, считая его настоящим джентльменом, никогда не углублялся в подобные разговоры…
Кроме того, он в короткое время сумел сойтись не только с мистером Коллинзом, но практически и со всеми соседями по улице…
В отличие от мужа, Скарлетт долго не могла найти какую-нибудь женщину ее же возраста, с которой удалось бы завязать хотя бы приятельские отношения… Не говоря уже о чисто дружеских.
В последнее время она чувствовала себя очень одинокой, ущемленной, и потому сознательно сторонилась незнакомых людей.
Да, Скарлетт подошла к тому рубежу, когда все новые знакомства становятся лишь в тягость…
Оставались только старые, испытанные временем друзья, муж и дети.
Но и тут были свои проблемы…
Дети – взрослые люди, у них своя жизнь, и это вполне естественно и объяснимо.
Уэйд по-прежнему фермерствовал, судя по его немногочисленным письмам, ему это весьма нравилось. Иногда приезжал сюда, в Сан-Франциско, но ненадолго—в лучшем случае, на два-три дня…
Кэт, любимица Ретта, по-прежнему в Нью-Йорке, так же, как и Бо Уилкс, которого Скарлетт всегда считала своим родным сыном… Дети Кэт уже ходили в школу, но Скарлетт подозревала, что они не чувствуют материнского тепла – и ее дочь, и приемный сын ставили какие-то свои очередные пьесы на Бродвее.
И Скарлетт, и Ретт обижались на детей за то, что они очень редко пишут, а если и пишут, то как-то комкано и не по существу… Кэт в своих немногочисленных корреспонденциях в Сан-Франциско почему-то делала упор на театральные новости – ее письма скорее походили на развернутые театральные рецензии, чем на вести в родительский дом…
Батлеры сперва сердились на детей, а потом как-то успокоились, поняв, что они взрослые люди, не нуждающиеся в опеке, что у них – собственная жизнь, на которую они имеют полное право…
Скарлетт все больше и больше осознавала, что у нее есть только один человек, с которым она могла переговорить – Ретта.
* * *
Воспоминания о детях, о Ретте, о своей молодости нахлынули на Скарлетт с новой силой, но она все так же упорно гнала их от себя – действительно, а чего вспоминать?.. Какой в этом смысл?..
Да, что ни говори, а жизнь прожита…
Нравится ли ей это или нет, нравится ли это Ретту или не нравится – но это действительно так.
Скарлетт уже неоднократно ловила себя на мысли, что ее жизнь с Реттом в последние годы приобрела какие-то совершенно иные формы – они начали мелочно, как-то по-стариковски переругиваться из-за ничего не значивших пустяков, ловить друг друга на недомолвках, бездарно ревновать и даже вспоминать то, что, казалось, давно уже надо было забыть…
Ретт с каким-то подчеркнутым злорадством вспоминал и «этого слизняка Эшли», и ее беззаветную любовь к этому хрупкому юноше… «Ты слишком поздно полюбила меня, – иногда говорил ей Ретт, – слишком поздно…» Скарлетт однажды пыталась было в свойственной ей манере возразить: «Лучше поздно, чем никогда!..», но, поймав на себе какой-то тусклый взгляд своего мужа, сразу же осеклась…
Для чего он постоянно напоминает ей об Эшли ведь его давно уже нет в живых!
Зачем?..
Да, временами он казался каким-то чужим, непонятным, иногда казалось, что Ретт, ее любимый Ретт совершенно незнакомый ей человек…
Это пугало Скарлетт – наверное, даже больше, чем надвигающаяся дряхлость.