Пока ехали, яркий луч дважды прошелся по машине, и она словно вспыхивала, свет был мертвенно ярок, как лазерная горелка. Остановились перед массивным зданием, крыша таяла в беззвездном небе. Мирошника вытащили, увели, а старший бросил мне небрежно:
– С ним будет все в порядке. Мы зря не переводим ценный материал.
– Да ну?
– Мы за Россию, – сказал он, – и этот шоферюга за Россию. Пусть лучше умрет, защищая ее... если придется, чем погибнет здесь глупо и бездарно.
Он указал на ступеньки. Сзади и с боков я слышал уверенное дыхание крепких мужчин. Они стояли так плотно, что я не смог бы сдвинуться и на ширину ступни.
Я выдохнул, против лома нет приема... окромя другого лома, а какой из меня лом против этих?
Коридор был по-казарменному прост, бравые десантники на каждом шагу ощупывали нас придирчивыми взглядами, в глазах читалось желание показать на этих штатских свое знание приемов, даже ходили молодцевато, расставив руки в стороны, будто им мешали прижиматься к бокам горы мускулатуры.
Меня привели в комнату, больше похожую на больничную, так же все стерильно белое, чистое, даже стол, стенные шкафчики и стулья – белого цвета. И так же все дышит металлом и пластиком. Дверь даже не прикрыли кожей или деревом: так и блистала тусклым металлом, неприятно толстая, массивная. На окне – толстые железные прутья в палец толщиной, хотя по ту сторону окна бетонное поле военного аэродрома или еще чего-то подобного недоброго.
По ту сторону решетки буднично проехал приземистый бронетранспортер, зеленый с желтыми пятнами, словно ящерица Сахары. Чуть дальше сновали автопогрузчики, но опять же не привычные, какие видишь на складах магазинов, а огромные, жутковатые, словно могут не только грузить, но еще охотнее ткнут страшными стальными рогами.
Даже изредка мелькавшие фигурки солдат выглядели из другого мира: более живого полного сил. На бронетранспортер и страшноватые погрузчики они обращали не больше внимания, чем я дома обращаю на велосипеды.
Над зданием с ревом пронесся, прибивая к земле все звуки, огромный самолет странной формы. Исчез, только пугающе часто хлопало вслед, то ли рвались снаряды, то ли схлапывались воздушные волны при гиперзвуковом переходе.
Там же за окном, как за стеклом гигантского аквариума, проплыл, как огромная акула, бронетранспортер, хищный и легкий, стремительно вытянутая вперед узкая морда высматривала, на кого бы наброситься.
Прожектора мерно обшаривали поле невероятно резкими лучами, похожие на марсианские боевые машины. Мир был страшен и нереален, а сновавшие зеленые фигуры казались выходцами из других миров: в пятнистых комбинезонах, кое-кто с накрашенными, как у зебр, рожами.
От обилия этих зеленых фигур казалось, что мы на дне моря.
Десантники откозыряли и ушли, а старший поднял трубку телефона, номер не набирал, сразу бросил коротко:
– Полковник Терещенко!.. Объект доставлен.
Некоторое время он слушал в горделивой позе, потом на его суровом лице проступило раздражение. Долго слушал, наконец сжал губы, бросил сухо «Слушаюсь» и положил трубку.
Я поинтересовался:
– Обстоятельства поменялись? Может быть, отвезете обратно? Извинений не требую, понимаю, во всей стране такой бедлам, спрашивать не с кого.
Он посмотрел неприязненно:
– За вами сейчас приедут.
– Кто?
Он неожиданно усмехнулся, ответил почти дружелюбно:
– Не знаю. Просто Кречет своим отъездом дал такие возможности! Завтра его отстранят в Думе, а на маневрах, похоже, ожидается тоже сюрприз... Все мечутся, торопятся, все планы полетели кувырком, потому что вдруг все стало ближе. Вас должны были ждать здесь, но это отсрочка всего минут на пять-десять. Располагайтесь, ждите...
Он пошел к двери, но вдруг хлопнул себя по лбу, широко и недобро ухмыльнулся:
– Впрочем, чтобы вам не было скучно эти пять минут...
Я слушал, как он говорил по телефону совсем другим голосом. И когда дверь за ним захлопнулась, я уже чувствовал, кому звонил и что хотел.
Буквально через пару минут дверь распахнулась, открыв за нею двух дюжих охранников с автоматами, вбежала Стелла. Автоматчики, ухмыляясь, заперли за ней дверь. Я слышал, как грюкало, словно задвигали средневековые засовы.
Стелла с восторженной ненавистью смотрела на меня:
– Наконец-то вы попались, мерзавец!
– Почему с такой ненавистью? – удивился я. – По-моему, мы неплохо провели время. Как вы и хотели, ваши снимки обсуждают во всех коридорах власти. О вашей фигуре самые лестные отзывы... Что же еще?
Ее глаза блестели, как две яркие звезды в темную ночь, а голос был подобен шипению крупной и очень красивой змеи:
– Мерзавец! Ты опозорил меня. Но...
– Напротив, – заверил я. – Я поднял рейтинг.
– Мерзавец...
– Какой бедный запас у нынешних князей, – сказал я понимающе. – Да и понятно, вырождение... Можно бы сказать: негодяй, подлец, дурак, нехороший, хитрый, чересчур умный, замечательный...
Она сперва кивала, но когда кивнула и на последнем слове, спохватилась, огляделась по сторонам, но в казарменной простоте где найти канделябр, в просторечии именуемый подсвечником, чтобы врезать мне по морде или хотя бы шарахнуть между ушей.
– Мерзавец, – повторила уже упавшим голосом, ибо сразу вот так в голове, где вместо рассудка кипит ярость, не попадались другие слова, – как ты мог так поступить с женщиной!
– Красивой женщиной, – кивнул я. – Но что делать, если в нашем мире теперь без рекламы не пробиться?
Она снова задохнулась, но смогла только выдавить дрожащим от ярости голосом:
– Мерзавец...
– Еще какой, – согласился я. – Все мужчины мерзавцы, но если я мерзавец наибольший, то и... гм... Вот что, дорогая Стелла. Все ж вы влезли в очень грязное дело. Этим бравым парням ничего не грозит даже в случае победы Кречета, они лишь выполняют приказы. Да и ничего не знают кроме своих автоматов. А вы это знаете слишком хорошо. Скажу прямо, вам тоже отсюда не уйти.
Я говорил серьезно, устало, с видом умудренного, опытного, немолодого человека, который все знает и все понимает. А то, что президент буквально уговорил меня стать его советником, это знали, придало моим словам убедительную чугунность.
– И нам доступно вероломство, – сказал я просто. – С демократами жить, по-дерьмократьи выть. Но Кречет сказал, что пустит пулю в лоб, и пустит. А способен ли кто-то из ваших на это?.. У меня нет времени, но я сам пущу себе пулю в лоб, если не удастся наша попытка... возможно, последняя в России!.. восстановить гордость русского народа, заветы долга и чести, которые помнило дворянство... тем более, князья, и которых вы не найдете среди этих дерьмократов.