И тут, не в силах смотреть на них из-за слез, наполнивших глаза, она повернулась и пошла искать Жани.
Теперь она была уверена, мужчины обойдутся без нее, и в этот момент осознала, что выиграла битву, которая принесла ей не только ощущение победы, но и чувство огромного истощения.
В замке было столько интересного, а парк под сентябрьским солнцем являл собой такое радостное буйство красок, что часы пролетали незаметно, и время ленча подобралось совершенно неожиданно для нее.
К отчаянию Пепиты, за ленчем они с Жани оказались наедине с герцогиней, которая в дневном свете выглядела более бледной и недовольной, чем накануне вечером.
Когда Пепита с малышкой появились в гостиной, герцогиня даже не пыталась скрыть своей враждебности к ним.
— Вы все еще здесь, мисс Аинфорд! — заметила она. — Я думала, к этому времени вы уже упакуетесь и уедете.
— Его светлость был настолько добр, что разрешил детям остаться, — вежливо ответила Пепита.
Герцогиня исторгла визг злости.
— Я не верю этому! Я сказала ему, что не потерплю их здесь и чтобы он отослал их.
Пепита решила попросту не отвечать.
Она не хотела восстанавливать герцога против себя, а инстинкт подсказывал ей, что любые слова, сказанные герцогине, могут лишь ухудшить положение.
Вместо этого она болтала с Жани, а та возилась с маленьким спаниелем, которого не взяли на рыбалку потому, что он был очень стар.
Девушка успела заметить, что герцога всегда сопровождали два более молодых спаниеля, и она подумала, это, должно быть, собаки, которых он брал на охоту, и Рори будет в восторге от них.
— Я думаю, собачка очень старая, так что играй с ней осторожнее, — велела она Жани.
— Ей нравится, когда я глажу ее.
— Конечно, — согласилась Пепита.
Герцогиня все это время молчала, и когда объявили, что ленч готов, она медленно прошествовала в столовую впереди них, всем своим видом показывая, что не намерена снизойти до общения с ними.
Блюда вновь были столь великолепны и подавались в таком изобилии, что Пепита подумала — так недолго и растолстеть.
Герцогиня ела, не замечая их, лишь иногда обращалась к Фергюсу, который распоряжался двумя лакеями, прислуживавшими за столом.
Теперь, когда спало тревожное напряжение, Пепита имела возможность разглядеть столовую и оценить ее великолепие.
Эта просторная комната могла вместить по крайней мере тридцать человек.
Стены ее были украшены чудесными полотнами с изображением Мак-Нэирнов, созданными великими художниками разных эпох.
Картины отличались не только удивительной красотой, но и представляли собой чрезвычайно ценное собрание.
Пепите хотелось узнать как можно больше о предках Мак-Нэирнов, и когда герцогиня, закончив ленч, вышла из столовой, не сказав ни слова, девушка осведомилась у Фергюса:
— Как бы мне узнать побольше о замке? Здесь столько интересного, и у меня столько вопросов!
— Это очень просто, мисс, — ответил Фергюс. — Обратитесь к куратору его светлости в комнате вождя.
— К куратору?
— Да, мисс. Он приходит сюда почти каждый день и составляет каталог ценностей замка.
— Я хотела бы поговорить с ним.
— Вы окажете ему честь, мисс.
Она выяснила, что хотела знать, подумала Пепита, но это можно отложить на потом.
Теперь же надо вывести Жани на солнышко.
Они пошли в парк, и Пепита обнаружила, что в дальнем конце он окружен высокой стеной, за которой виднелись заросли цветущего вереска; они заканчивались утесами, спускавшимися к морю.
Подобные же скалы, только более высокие и внушительные, чем вблизи замка, огибали море на большом расстоянии.
Они с Жани заглянули через край стены.
Прилив кончился, и волны не бились о скалы, как тогда в Корноулле.
Но Пепита чувствовала, что она никогда теперь не сможет смотреть на бурное море, не вспоминая при этом о трагической гибели сестры и зятя.
Эти воспоминания мучили ее, и она увела Жани обратно в парк, где они играли с мячом, пока не настало время чаепития.
Надо было еще успеть вымыть ручки Жани и расчесать ей волосы.
По дороге Пепита увидела Торквила Мак-Нэирна — он спускался по ступеням, ведущим на террасу.
Она встретила его улыбкой, когда он приблизился к ним со словами:
— Вы, и Жани — самое отрадное, что я когда-либо видел здесь, и никакие нимфы, наяды или сирены не могли бы выглядеть столь привлекательно!
Пепита рассмеялась.
— Приятно слышать комплименты!
Она сказала это с оттенком печали, что вызвало сочувственный огонек в глазах Торквила.
— Судя по вашему тону, вам приходится нелегко. Очевидно, ее светлость была не слишком вежлива!
— Лучше уж я не буду отвечать на это. Жани отбежала, пытаясь поймать бабочку, порхавшую над цветами, и Торквил, не отрывая глаз от лица Пепиты, промолвил:
— Вы слишком прекрасны, чтобы какая угодно женщина, особенно герцогиня, терпела вас в своем доме.
— Я знаю, что мы нежелательны здесь, — опустила голову Пепита, — но герцог позволил нам остаться, и это — главное.
— Я в курсе.
Девушка пристально посмотрела на него.
— Его светлость говорил вам что-то?
— В этом не было необходимости, — ответил он. — Когда мы встретились на реке и я увидел Рори вместе с ним, я понял, зов крови оказался сильнее, чем его нелюбовь к сасенакам!
Пепита усмехнулась.
— В наш век и наше время представляется невозможным люто ненавидеть нас из-за того, что произошло более ста лет назад!
— Вы скоро поймете, что шотландцы ничего не забывают и время не идет в зачет, — пояснил Торквил. — Битвы, в которых мы сражались, происходили вчера, и наши обиды с годами не ослабевают, а лишь усиливаются.
— Но это довольно глупо и несправедливо!
— Это английская точка зрения.
— А какова ваша? — поинтересовалась Пепита.
— Все, что вы должны знать, — тихо произнес он, — это то, что вы — прекраснейшая из женщин, которых я когда-либо видел, и что я хочу ограждать вас от любых неприятностей, которые может спровоцировать ваша красота. У меня такое ощущение, что она значительно опаснее для вас, чем ваша национальность.
Пепита не смогла сдержать смех.
— Ну вот, теперь вы пытаетесь напугать меня! — всплеснула она руками. — Я уверена, никого, даже герцога, не заботит внешность скромной гувернантки.