Он пошарил в углу, где видел накануне обрывок бумаги, нашел этот клочок, аккуратно расправил его и, укусив себе палец, выдавил несколько капель крови. Палочкой быстро, насколько позволяла темнота, он нацарапал на листке следующие строки:
«Меня предали и заключили в подвале. Быстро придите мне на помощь, иначе все пропало.
Тремаль-Найк».
Свернув трубочкой записку, он вернулся к окошку и привязал ее к шее тигрицы.
— Беги, Дарма, возвращайся к тугам, — сказал он ей. — Твой хозяин в большой опасности.
Тигрица повернулась и быстро исчезла в ночи.
— Иди, — сказал охотник, провожая ее глазами. — Они придут, чтобы спасти меня, или помогут мне бежать.
Прошел час или два. Вцепившись руками в решетки, Тремаль-Найк тревожно ждал возвращения тигрицы, переходя от надежды к отчаянию.
«А если ее заметят? — дрожа, думал он. — Если она не вернется до утра?»
Под утро огромная тень промелькнула между кустами, и вскоре тигрица коснулась лапами решеток окна.
Умный зверь подобрался к окошку, не замеченный часовым. На шее у него был привязан целый сверток, который Тремаль-Найку, хоть и с большим трудом, удалось протащить сквозь решетку внутрь. Там было письмо, револьвер, патроны к нему, кинжал, аркан и два букетика цветов в плотно закрытых стеклянных колбах.
«Что значат эти цветы?» — с удивлением спросил он себя.
Он развернул письмо и в свете луны, проникавшем через оконце, прочел его.
«Мы окружены. Но один из наших следует за Дармой. Нам грозит большая опасность; твой побег необходим.
Используй эти цветы. Белые усыпляют, красные не дают уснуть. Усыпи часовых, а сам держи перед собой красные. Когда освободишься, проникни в дом и убей капитана.
Нагор сообщит о своем присутствии свистом и будет готов помочь тебе.
Коульи».
Возможно, кого-то другого и повергла бы в уныние столь трудная задача, но не Тремаль-Найка. В этот момент он чувствовал себя таким сильным, что освободился бы и напал на дом даже без помощи Нагора.
«Любовь даст мне силы и смелость, чтобы совершить это», — сказал он себе.
Он спрятал оружие, аркан и патроны и вернулся к оконцу.
— Уходи, Дарма! — приказал он, погладив ее лапу. — Тебе грозит большая опасность.
Не успела тигрица скрыться в кустах, как раздался крик часового:
— Тигр!.. Тигр!..
Гулко прогремел ружейный выстрел. За ним еще один. Но тигрица прыгнула и тут же исчезла из вида.
Послышался шум торопливых шагов, и несколько человек остановились у окошка.
— Эй! — воскликнул голос, по которому Тремаль-Найк узнал Бхарату. — Где тигр?
— Убежал, — отвечал часовой, стоящий у веранды.
— А где он был?
— У окошка.
— Нет сомнений, что это была тигрица Саранги. Быстро, два человека в подвал, или мошенник сбежит от нас.
Тремаль-Найк слышал все. Он взял обе колбы, разбил их, бросил белые цветы в темный угол, спрятал красные у себя на груди и растянулся около столба, обмотав себя веревками, как будто был связан.
Вошли два сипая, держа в одной руке карабин, а в другой по смоляному факелу.
— Эй! — позвал тот, что шел первым. — Ты здесь, Саранги?
— Закрой пасть — я хочу спать, — проворчал Тремаль-Найк, притворяясь, что он в плохом настроении.
— Спи спокойно, мой дорогой, мы будем тебя стеречь!
Тремаль-Найк пожал плечами, прислонился к столбу и закрыл глаза. А сипаи, воткнув факелы в специальные кольца на стене, уселись рядом, с карабинами между колен.
Прошло несколько минут, и Тремаль-Найк почувствовал резкий аромат, который ударил ему в голову, несмотря на то, что красные цветы забивали его своим сильным и тоже специфическим запахом.
Он взглянул на сипаев: они зевали так, что готовы были вывихнуть себе челюсти.
— Ты ничего не чувствуешь? — спросил солдат помоложе другого.
— Ох, — отвечал его товарищ, — мне кажется, я…
— Пьян, что ли?..
— Да нет. Страшно хочется спать — так и слипаются глаза.
— И мне тоже.
— И не думай! Скоро сменят, и выспимся.
Оба застыли, неподвижно тараща глаза, но Тремаль-Найк, внимательно следивший за ними, видел, как веки их понемногу отяжелели, а головы неудержимо клонились книзу. Раза три или четыре они то закрывали, то снова открывали глаза и наконец, захрапев, заснули совсем.
Пора было действовать. Тремаль-Найк сорвал с себя путы и встал.
«Свобода!» — торжествующе прошептал он.
И, взяв веревки, он крепко связал спящих, а затем с оружием в руках бросился к лестнице.
На площадке возле бенгали часового не было.
Еще дрожавший от волнения, но решившийся на все, чтобы обрести свободу, Тремаль-Найк тихо поднялся по ступенькам и оказался в темной, пустой комнате.
С минуту он стоял, прислушиваясь и держа наготове револьвер, потом тихо-тихо толкнул дверь в соседнюю комнату и осторожно просунул голову.
«Никого», — прошептал он.
Он открыл еще одну дверь, прошел длинный коридор и вошел в третью комнату.
Она была очень просторна. Лунный свет освещал дюжину кроватей, на которых звучно храпели люди.
«Сипаи», — замер, как вкопанный, Тремаль-Найк.
Он повернул было назад, но в коридоре послышалось звяканье шпор и чьи-то уверенные шаги. Он вздрогнул и поднял револьвер. Человек приближался. У двери он остановился на мгновение, потом прошел дальше.
«Если бы это был капитан!» — промелькнуло в голове Тремаль-Найка.
Он тихо вышел из комнаты и вернулся в коридор. В дальнем конце его он увидел едва различимый силуэт человека, который тут же свернул за угол.
Подняв револьвер, Тремаль-Найк двинулся следом, поднялся по лестнице и прошел второй коридор, ступая на цыпочках и почти не дыша.
Идущий впереди, остановился. Тремаль-Найк услышал поворот ключа в замке, увидел, как открылась дверь, и тот исчез.
Он ускорил шаги и остановился перед этой дверью, которая оказалась только прикрыта.
Настольная лампа слабо освещала просторное помещение. Ему не удалось отчетливо разглядеть человека, сидящего за столом, но он решил, что это капитан Макферсон. При этом он почувствовал какую-то дрожь в своем теле и смутное беспокойство в душе.
— Странно, — прошептал он. — С чего бы мне бояться этого?..
Он легонько толкнул дверь, которая бесшумно открылась, и неслышными шагами подкрался к столу. Как ни легок был его шаг, человек услышал и резко поднялся.