— Каммамури, мой храбрый Каммамури! — воскликнул наконец Тремаль-Найк. — Я думал, что никогда больше не увижу тебя на этом свете. Но как ты оказался здесь? Значит, тугсы не убили тебя?
— Нет, хозяин, нет. Я убежал, чтобы искать тебя.
— Искать меня? Но разве ты знал, что я здесь?
— Да, хозяин, я это знал. Ах хозяин! Как я оплакивал тебя после той роковой ночи. Я сжимаю тебя в объятиях, я вижу тебя, но мне не верится еще, что ты жив и свободен. Мы не расстанемся больше?
— Нет, Каммамури, никогда.
— Мы будем жить вместе с господином Янесом и с Тигром Малайзии. Какие люди, хозяин, какие люди! Если бы ты знал, сколько они сделали для тебя! Если бы ты знал, сколько схваток…
— Остановись, Каммамури, — с улыбкой сказал Янес. — Другие сделали бы то же, что и мы.
— Это неправда, хозяин. Ни один человек никогда не сможет сделать то, что сделали Тигр Малайзии и господин Янес.
— Но почему вы так заинтересовались моей судьбой? -спросил Тремаль-Найк. — Ведь я никогда вас не видел, господа.
— Потому что вы были когда-то женихом Ады Корихант, — сказал Сандокан. — Она кузина моей покойной жены.
Услышав это имя, индиец пошатнулся, точно получил удар кинжалом в грудь. Он закрыл лицо руками, и плечи его задрожали.
— Ада!.. О моя обожаемая Ада!.. — страдальческим голосом прошептал он.
Рыдание вырвалось из его груди, и слезы скатились по смуглым щекам. Больно было видеть плачущим этого сильного человека, которого ничто на свете, казалось, не могло бы согнуть.
Сандокан подошел к нему и, обняв за плечи, сказал с нежностью:
— Почему вы плачете, мой бедный Тремаль-Найк! Сегодня день радости.
— Ах сударь!.. — пробормотал индиец. — Если бы вы знали, как я любил эту женщину!.. Ада!.. О, моя Ада!..
Новые рыдания вырвались из груди индийца — он был безутешен.
— Успокойтесь, Тремаль-Найк, — сказал Сандокан. — Ваша Ада не потеряна.
Индиец поднял голову, склоненную на грудь. Молния надежды сверкнула в его черных глазах.
— Она спасена?..
— Спасена! — сказал Сандокан. — И она здесь, на этом островке.
Крик радости, подобный которому, казалось, никогда не выходил из человеческого горла, сорвался с губ Тремаль-Найка.
— Она здесь!.. Здесь!.. — крикнул он, бросая вокруг растерянные взгляды. — Где она?.. Я хочу видеть ее! Ада!.. Где моя Ада?..
Он сделал движение броситься к форту, но Сандокан схватил его за руки с такой силой, что хрустнули кости.
— Остановитесь, — сказал он ему. — Она больна.
— Больна?.. Моя Ада больна!.. — вскричал индиец. — Но что с ней?..
— Она безумна, — сказал Сандокан.
— О великий Шива! — всплеснул руками индиец. — О боги, за что вы покарали ее? Разве она виновата хоть в чем-нибудь? Виноват, может быть, я, но она…
Он попытался освободиться от рук Сандокана, но тот не пустил, не ослабил своей железной хватки.
— Но я хочу видеть ее, сударь, — вскричал Тремаль-Найк. — Я хочу видеть ее, хотя бы одно мгновение.
— Вы ее увидите, обещаю вам.
— Когда?
— Через несколько минут.
Индиец успокоился немного, и Сандокан его отпустил.
— Самбильонг! — крикнул Янес.
Даяк, бродивший вокруг форта, внимательно осматривая палисады, чтобы убедиться, что они достаточно прочны, подбежал на зов.
— Спит еще Дева пагоды? — спросил Сандокан.
— Нет, капитан, — отвечал пират. — Несколько минут назад она вышла вместе со своими стражами.
— Куда она направилась?
— К берегу.
— Идите к ней, Тремаль-Найк, — сказал Сандокан, беря его за руку. — Но вы должны быть особенно сдержанны и хладнокровны, поскольку она безумна.
Было два часа пополудни. Сияющее солнце стояло высоко в небе, отражаясь в голубоватых водах бухты, легкий свежий ветерок дул с моря, чуть покачивая ветки деревьев. Ни на островке, ни в бухте не слышалось ни одного звука, только монотонный рокот волн, разбивающихся о берег, да порхание какаду и прекрасных фазанов-аргусов.
Тремаль-Найк, весь во власти необычайного возбуждения, которое он тщетно пытался подавить, а с ним Сандокан, Янес и Каммамури быстрыми шагами шли к северной оконечности островка, скрытой за густой завесой фикусов и лиан.
В сорока шагах от берега один из стражей Ады вышел и им навстречу.
— Где Дева пагоды? — спросил его Янес.
— Она на берегу, — отвечал пират.
— Что она делает? — спросил Сандокан.
— Смотрит на море.
— А где твой товарищ?
— В нескольких шагах отсюда.
— Позови его, и оба возвращайтесь в форт.
А сами они, вместе с Тремаль-Найком и Каммамури, быстро пересекли густую завесу деревьев и остановились с другой стороны. Сдавленный крик сорвался с губ индийца.
— Ада!.. — воскликнул он.
Он подался вперед, чтобы броситься на берег, но Сандокан тут же крепко схватил его.
— Успокойтесь, — сказал он. — Вы не должны забывать, что эта женщина безумна. Не нужно ее пугать.
— Я буду спокоен.
— Обещаете?
— Обещаю вам.
— Тогда идите. Мы подождем вас здесь.
Сандокан, Янес и Каммамури уселись на поваленный ствол дерева, а Тремаль-Найк, с виду спокойный, но весь во власти страшного волнения, направился к берегу.
Там, в тени китайской розы, чьи цветы распространяли опьяняющий аромат, устремив глаза на голубую поверхность моря, которое сверкало перед ней и с мягким шелестом разбивалось у ее ног, сидела Дева пагоды в неподвижной задумчивости. Ее можно было бы принять за гордую статую, поставленную на этом берегу.
Трепещущий, взволнованный, с горящими глазами Тремаль-Найк, задыхаясь, приблизился к невесте. Он остановился в двух тагах от девушки, которая, казалось, не видела и не слышала его.
— Ада!.. Ада!.. — позвал индиец сдавленным голосом.
Безумная не двигалась. Скорее всего, она его просто не слышала.
— Ада!.. Любимая!.. — повторил Тремаль-Найк, бросаясь на колени перед ней.
При виде этого человека, который умоляющим жестом протягивал к ней руки, Дева пагоды резко встала. Она пристально посмотрела на него и сделала два шага назад.
— Тугсы!.. — прошептала она.
Сумасшедшая не узнала своего прежнего жениха.