Сандокан, мрачный, молчаливый, следовал за ним по пятам, предоставив ему выбирать дорогу.
Если бы луч луны упал на лицо жестокого пирата, то высветил бы на нем глубокое отчаяние и душевную боль.
Этот человек, который двадцать дней назад отдал бы полжизни, чтобы как можно быстрее вернуться на Момпрачем, теперь с огромным усилием заставлял себя покинуть этот остров, где одинокой и беззащитной он должен был оставить девушку, которую до безумия любил. Каждый шаг, который приближал его к морю, болью отдавался в груди: ему казалось, что расстояние, которое отделяет его от Жемчужины Лабуана неодолимо растет с каждой минутой.
Они шли с полчаса, когда малаец вдруг остановился и прислушался.
— Вы слышите этот шум? — спросил он.
— Слышу, это море, — отвечал Сандокан. — А где пирога?
— Здесь рядом.
Малаец повел Сандокана через густую завесу листвы и, пройдя ее, показал на море, которое с ворчанием билось об отмели острова.
— Вы ничего не видите? — спросил он.
— Ничего, — ответил Сандокан, глазами быстро обведя горизонт.
— Нам везет: крейсера еще спят.
Он спустился к берегу, раздвинул ветви дерева и показал лодку, которая покачивалась в глубине маленькой бухты.
Это была пирога, высеченная из цельного ствола огромного дерева, подобная тем, которые в ходу у индейцев Амазонки и полинезийцев Тихого океана.
Бросать вызов морю на такой лодке было безумием: достаточно одной большой волны, чтобы опрокинуть ее; но пираты были не из тех, кто способен испугаться этого.
Джиро-Батол первым прыгнул в нее и установил мачту, к которой был приделан небольшой парус, аккуратно сплетенный из волокон лианы.
— Спускайтесь, капитан, — сказал он, берясь за весла. — С минуты на минуту может показаться крейсер.
Мрачный, со склоненной головой и скрещенными на груди руками, Сандокан все еще стоял на берегу, глядя на восток, точно стараясь разглядеть в густой тьме, за завесой деревьев, дом, где оставил Марианну. Казалось, он не слышал и не думал о том, что малейшее промедление может стать для него роковым.
— Капитан, — повторил малаец. — Вы хотите, чтобы нас захватили в море? Спускайтесь же скорей, или будет поздно.
— Иду, — ответил Сандокан грустным голосом.
Он прыгнул в пирогу, закрыл глаза и испустил глубокий вздох.
Ветер, дувший с востока, был самым благоприятным для них. Пирога, управляемая Джиро-Батолом, ловко лавировала, кренясь на левый борт.
Сандокан, сидевший на корме, сжал голову руками и не отрывал глаз от Лабуана, который понемногу растворялся в ночной темноте, а Джиро-Батол, на носу, счастливый, улыбающийся, болтал без умолку.
— Взбодритесь же, капитан, — веселым голосом говорил он. — Почему вы мрачны теперь, когда мы вырвались с Лабуана? Вы точно оплакиваете этот проклятый остров.
— Да, я его оплакиваю, — отвечал Сандокан глухим голосом.
— Они что, околдовали вас, эти собаки-англичане? Они же гонялись за вами по лесам и равнинам! Эх! Хотел бы я посмотреть на них завтра, когда они узнают о нашем бегстве. Ну и вытянутся у них физиономии от злости! Как будут проклинать нас и мужчины, и женщины!
— Женщины! — воскликнул Сандокан, встрепенувшись.
— Да, эти ненавидят нас еще сильней, чем мужчины.
— О! Не все, Джиро-Батол.
— Они хуже гадюк, капитан, уверяю вас.
— Молчи, Джиро-Батол, молчи. Если ты не замолчишь, я выброшу тебя в море.
В голосе Сандокана прозвучала такая угроза, что малаец замолк, точно набрав в рот воды. Он покачал головой, глядя на безутешного Сандокана, и занялся парусом, бормоча себе под нос:
— Англичане околдовали его.
Всю ночь, подгоняемая восточным ветром, пирога продвигалась, не встретив ни одного корабля, и вела себя довольно хорошо, несмотря на волны, которые время от времени перехлестывали через нее, опасно креня.
Так плыли они несколько часов, когда зоркие глаза малайца заметили светлую точку на линии горизонта.
— Это торговец или военный корабль? — спросил он себя с тревогой.
Но Сандокан, все еще погруженный в свои тяжелые думы, не замечал ничего.
Светящаяся точка быстро увеличивалась, приближаясь к ним. Такой яркий свет мог принадлежать только паровому судну. Это был, видимо, фонарь, зажженный на верхушке фок-мачты.
Джиро-Батол заволновался; его беспокойство увеличивалось с минуты на минуту, поскольку казалось, что эта светящаяся точка движется прямо на пирогу. Очень скоро над белым фонарем появились еще два: красный и зеленый.
— Это паровое судно, — сказал он.
Сандокан не ответил. Может быть, он не слышал
— Мой капитан, — повторил малаец. — Паровое судно!
На этот раз главарь пиратов встрепенулся, и молния сверкнула в его мрачном взгляде.
— Ах так!.. — сказал он, и правая рука его инстинктивно схватилась за крисс.
— Я боюсь, капитан, — сказал Джиро-Батол.
Сандокан несколько мгновений пристально смотрел на эти светящиеся точки, которые быстро приближались, потом медленно проговорил:
— Кажется, он идет прямо на нас.
— Я боюсь, капитан, — повторил малаец. — Там заметили, наверно, нашу пирогу.
— Возможно.
— Что же нам делать, капитан?
— Дадим ему приблизиться.
— Они нас захватят.
— Я уже не Тигр Малайзии, а сержант сипаев.
— А если кто-нибудь узнает вас?
— Очень мало, кто видел меня.
Он помолчал несколько мгновений, пристально глядя на врага, потом сказал:
— Мы будем иметь дело с канонеркой.
— Которая идет из Саравака?
— Возможно, Джиро-Батол. Поскольку она направляется к нам, подождем ее.
Канонерка направила свой нос прямо на пирогу и ускорила ход, чтобы догнать ее. Увидя ее так далеко от берегов Лабуана, там решили наверняка, что их унесло в открытое море.
Сандокан приказал Джиро-Батолу снова взяться за весла и повернуть нос в направлении Ромадес, группы островов, расположенных ближе к югу. У него уже был готов план, как обмануть командира.
Через десять минут канонерка подошла к их лодке. Это было небольшое судно с низкой кормой, вооруженное всего одной пушкой, установленной на платформе. Его экипаж не превышал тридцати или сорока человек.
Капитан велел замедлить ход, а потом и вовсе остановиться всего в нескольких метрах от пироги.