– И его убьют?
– Нет. Сначала его подержат в заключении. Понятно, его не станут кормить – пусть голод сломит его силы. Потом, голубка, его будут пытать. Раздробят кости его сильных рук, его могучих рук. Потом… Потом с него сдерут кожу. Знаешь? Точь-в-точь, как с тех римлян, которых когда-то велел казнить Карфаген…
– О боги! – воскликнула в отчаянии Фульвия, пытаясь оттолкнуть Фегора от дверей. Но тот, смеясь, сжал обе ее руки в своих руках.
– Дочь Италии, с чего все твои заботы об этом человеке? Лучше подумай обо мне. Мы будем пить вместе из чаши счастья..
– Так знай же, подлец! Никогда, никогда я не буду принадлежать тебе! Я убью себя раньше, чем ты прикоснешься ко мне.
И Фульвия, напрягши все свои силы, вырвалась, отскочила в угол. В то же мгновение в ее руке блеснул остро отточенный кинжал. Она неуловимо быстрым движением приставила его к своей груди, бурно вздымавшей складки белоснежной туники.
Только шаг с твоей стороны, и я вонжу его в сердце.
Фегор вздрогнул.
Минуту они стояли, молча глядя друг на друга. Первым не выдержал и отвел глаза Фегор.
– Убери нож! – сказал он.
– Нет! Я готова умереть.
– Убери нож. Я сделаю все, что ты прикажешь. Поклянись, что ты станешь моей, и я отпущу этого разбойника. В сущности, мне нужна только ты, а все остальные пусть погибнут или наслаждаются, мне до них дела нет. Хочешь, я поклянусь, что не трону Хирама?
– И обманешь?
– Но ведь ты же всегда можешь убить себя, если я обману тебя?
Фульвия медленно спрятала нож в складках туники. Фегор посторонился, и девушка пошла в пиршественный зал сообщить Офир о том, что Хирам рядом. Но не успела она сделать и трех шагов, как среди гостей Гермона поднялась сумятица, послышались испуганные крики. Многие бежали, падали, поднимались и опять бежали…
– Я здесь, Офир! – прогремел на всю залу звенящий голос Хирама. – Сюда, ко мне!
Фульвия видела, как Офир упала в объятия Хирама, выхватившего свой меч.
Гермон, испуганный неожиданным появлением врага, кричал своим рабам:
– Убейте его! Убейте разбойника, напавшего на мой дом! Растерзайте его!
Какой-то раб с тяжелым мечом в руках бросился к Хираму, но через мгновение тяжко рухнул на мраморный пол с рассеченным черепом.
– Прочь с дороги, рабы! Я увожу свою жену. Прочь, кому дорога жизнь! – гремел Хирам, прокладывая себе дорогу к выходу могучими ударами меча.
Его люди следовали за ним, прикрывая его со спины. Весь отряд, увлекая Офир, был уже у выхода в атриум, как вдруг в атриуме послышался лязг оружия и сотня тяжело вооруженных воинов преградила дорогу Хираму.
– Бейте, бейте разбойника! – метался Гермон. – Уничтожьте преступника…
– Сдавайся! – обратился к Хираму командовавший пришедшим отрядом воин. – Ты видишь, что силы не равны, и прежде чем ты поднимешь меч, стрелы моих воинов пронзят твою грудь.
Хирам прислушался к голосу офицера, вгляделся в его бронзовое лицо и лица его воинов, распахнул свой плащ и отбросил шлем в сторону.
– Воины великого Ганнибала! – крикнул он. – Те, которых я, Хирам, водил в бой против римлян! Те, с помощью которых мы одержали победу у берегов Тразименского озера! И ты, Каспа! Ну, что же? Почему вы не разите меня? Или ваши стрелы притупились? Или ваши мечи заржавели?
Предводитель отряда широко раскрыл глаза.
– Это ты, Хирам? Ты, старый товарищ? Наш любимый вождь, соратник Ганнибала?
– Да, Каспа, это я!
– Товарищи! – обернулся неожиданно центурион к своим воинам, салютуя Хираму мечом. – Товарищи! Чей меч поднимется на великого воина Хирама? Кто выступит против победителя римлян и спасителя Ганнибала?
–Да здравствует Хирам! Слава Хираму! -дружно ответили воины, вкладывая свои мечи в ножны.
– Старый друг! Дорога свободна! Иди куда хочешь! – сказал Каспа, обращаясь к Хираму. – Будь счастлив. Ты свободен!
– Именем Совета Ста Четырех! – кинулся к центуриону Гермон, вне себя от бешенства. – Я прикажу распять вас, безумцы. Я скормлю вас псам. Я…
– Помолчи! – перебил его Каспа. – Помолчи! Ты казнишь нас? Может быть… Если только Совет Ста Четырех согласится отдать целый отряд лучших солдат в жертву твоему безумному гневу, твоей прихоти, да еще в такую минуту, когда Карфагену нужен каждый человек. Римляне объявили войну Карфагену. Их грозный флот идет к нашим берегам. Карфаген погибнет! Это вы, торгаши, это вы, отвыкшие защищать родину и набравшие за деньги наемные войска, довели его до этого унижения.
– Война! – стоном прозвучало по пиршественному залу. Гермон стоял, как пораженный громом.
Храм, почти неся на руках Офир, вышел в атриум. Его люди следовали за ним.
Когда они уже были на берегу и садились в спущенную на воду шлюпку, Хирам увидел, что кто-то помогает ему поместить удобнее Офир.
– Это ты, Фульвия! – обрадовано сказал воин.
– Да, я, господин мой! – отозвалась этруска. – Я разделю с тобой твою участь.
Лодка заплясала по волнам. Гребцы выбивались из сил. За время пребывания Хирама во дворце Гермона буря еще усилилась, и лодка еле-еле плыла.
– Огни! Наша гемиола! – крикнул кто-то из нумидийцев, показывая на быстро мчавшееся навстречу судно.
– Правь на нее! – ответил Хирам.
– Гей, гемиола! – крикнул он минуту спустя.
– Есть, господин! – отозвался с гемиолы старший гортатор. – В бухте стало невозможно держаться, и я вывел судно в море.
Минуту спустя шлюпка с беглецами была уже под бортом гемиолы. Миг – и налетевший вал опрокинул ее. Все пассажиры очутились в волнах.
Но среди них не было ни единого человека, который не плавал бы как рыба, и кроме того, гортатор не терял ни мгновения: его матросы с баграми и веревками в руках держались у борта, и потерпевшие крушение один за другим были извлечены на палубу. Хирам бережно держал в своих объятиях бесчувственное тело красавицы Офир. Он снес ее в каюту. Следом туда спустилась Фульвия. Пережитая только что смертельная опасность не истощила сил дочери Италии:
Фульвия сейчас же принялась помогать приводить в чувство Офир, и несколько минут спустя прекрасная карфагенянка открыла глаза.
А гемиола, гонимая бурею, мчалась по волнам.
Всю ночь продолжался безумный бег. С полуночи буря перешла уже в настоящий ураган. Все попытки экипажа судна уйти в открытое море оказались бесплодными: течение и ветер, которым не могло противостоять ничто, снова гнали судно к берегам Уттики.