– Кто судил меня? – продолжал Хирам, все повышая голос, звеневший, как металл. – Может быть, мой народ? Нет. Ты, старик, в своей безумной гордости возненавидел меня и осудил на изгнание.
Гермон, поникнув головой, молчал.
– За что я изгнан? – говорил с горьким упреком в голосе Хирам. – Чем я провинился перед отчизной? Разве я продал свой меч врагам ее? Или я совершил какое-нибудь преступление?
– Нет!
– Я осужден и изгнан за то, что твердил об опасности, грозящей Карфагену. Я требовал продолжать борьбу с Римом, подсказывал, что Рим погубит нас, если мы не сотрем его с лица земли. Кто же прав? Вы стали рабами железного Рима, но Рим не щадит рабов. Он хочет уничтожить самое имя Карфагена, развенчанного владыки Средиземного моря. Какую еще вину ты знаешь за мной? Я был другом великого героя, непобедимого Ганнибала, погубленного вами, слепыми торгашами, продавшими честь Карфагена, и за это я должен прожить до могилы далеко от места, где я впервые увидел свет, где покоятся вечным сном мои родные? В чем еще я провинился перед тобой? Ах да, я полюбил твою приемную дочь, я, воин, всю жизнь отдавший борьбе с врагами родины, а не торговым делам. Вы ведь презираете тех, кто променял аршин на меч. И чего добились? Вот римляне у ворот Карфагена. Кого же вы позовете теперь защищать ваш очаг от пришлых? Или довольно будет ваших приказчиков с аршинами и гирями, чтобы прогнать врага?
– Так ты предлагаешь мне свой меч? – поднял голову Гермон, смущение которого возрастало с каждым мгновением.
– Да! Но не тебе, а отчизне! – ответил гордо Хирам.
– На каких условиях? Сколько талантов возьмешь ты с Карфагена за свою помощь?
Хирам засмеялся горьким и полным гнева и презрения смехом жестоко оскорбленного человека.
– Мне? Золото? За защиту родного края? На что мне это ваше золото? Я и так богат, и я не торгую своей кровью. Нет, золота мне не надо, но все же я хочу получить награду, и не от Карфагена, которому его золото понадобится на военные издержки, а именно от тебя, надменный старик!..
– Знаю, ты хочешь получить руку моей приемной дочери, Офир. Но ты забываешь, что у нее уже есть жених, Тсоур.
– Который уступит мне ее или добром, или неволею. Если он не сойдет с моей дороги, я уничтожу его.
– Но он и сам умеет биться мечом не хуже тебя.
Тем лучше! Может быть, он находится тут, с тобой? Не спрятался ли он, услышав мое имя?
Гермон вспыхнул.
– Тсоур! – крикнул он. – Этот человек оскорбляет тебя. Ты слышал?
Толпа воинов расступилась, и перед Хирамом предстал высокий, статный, красивый молодой человек в блестящих латах. Правой рукой он сжимал рукоять большого и тяжелого иберийского меча. Лицо его было бледно, но выражало отважную решимость, а глаза блистали гневом.
– Я никогда и ни от кого не прятался! – сказал он голосом, полным злобы. – Я убью тебя, пират! – добавил он.
– Меня? – засмеялся Хирам. – Попробуй, мальчик! Они готовы были броситься друг на друга, но вмешался Гермон:
– Итак, вы решили свести счеты в смертном бою? – сказал он. – Но разве вы не знаете, что гласит наш древний закон?
Соперники опустили мечи, но глядели друг на друга пылающими яростью глазами.
– Люди! Расступитесь! Очистить место для поединка! – крикнул Гермон.
Толпившиеся вокруг Хирама и Тсоура воины и моряки отступили. Образовался круг приблизительно в десять шагов. Вперед выступили воины с копьями, из которых они образовали своего рода барьер, чтобы никто не мешал участникам поединка.
– Возьмите щиты! – скомандовал затем Гермон. Кто-то из воинов, явно сочувствовавших Хираму, подал ему свой тяжелый щит. Гортатор триремы принес щит для Тсоура. Едва соперники надели щиты на левые руки, Гермон подал сигнал к началу боя, и пылающий яростью Тсоур кинулся на Хирама, нанося ему один за другим свирепые удары, свидетельствовавшие, что у этого юноши была и недюжинная сила, и отвага, и умение владеть мечом. Но Хирам, не отступая ни на шаг, принимал на свой крепкий щит эти удары и парировал их легким движением левой руки. И чем яростнее нападал Тсоур, тем уверенней отражал его удары Хирам.
Утомленный этим отпором Тсоур отпрянул назад, потом снова ринулся на Хирама, но опять его меч встречал или гладкий щит старого соратника Ганнибала, или клинок. И эта атака окончилась тем, что Тсоур попятился. В то же мгновение Хирам перешел в нападение. Его меч, свистя, тяжко рухнул на щит противника, потом грянул по латам еще и еще.
Пронзительный крик вырвался из уст Тсоура. Юноша выпустил из ослабевшей руки свой меч и рухнул всем телом на доски палубы, обагряя их алой кровью, лившейся из широкой раны в груди. Клинок непобедимого Хирама пронзил латы и тело молодого бойца.
Несколько мгновений все стояли словно ошеломленные таким ужасным концом поединка, не веря в гибель Тсоура. Но Гермон скоро оправился.
– Ты убил его! – сказал он глухим голосом Хираму, который стоял неподвижно, молча глядя на поверженного врага. – Что же я скажу его отцу, моему другу?
Хирам пожал плечами:
– Скажи, что он бился геройски. Скажи, что он не запятнал себя трусостью. Еще скажи – это будет утешением для старика, – что его сын пал в бою с человеком, меча которого боялись и поседевшие в сечах солдаты. Это – честь для убитого.
Гермон оглянулся вокруг.
– Отойдите все! – сказал он.
И экипаж триремы разошелся по местам. Там, где за несколько секунд до этого кипел яростный бой, скрещивались, звеня, мечи, раздавались яростные крики Тсоура, теперь царила могильная тишина. Хирам стоял, опираясь на меч. Гермон глубоко задумался. Казалось, он боролся сам с собой.
Еще раз бросив печальный взгляд на труп юноши, он глубоко вздохнул и провел рукою по лбу, словно отгоняя печальные мысли.
– Да будет так! – сказал он. – Твой меч разрешил спор! Я признаю: ты – великий воин. Да, я повинен в том, что в годину опасности отчизна не могла воспользоваться твоими услугами. Но, помимо моих личных счетов с тобой, был еще один важный мотив, который заставил тогда повлиять на решение Совета Ста Четырех изгнать тебя. Ты был слишком близок к Ганнибалу, ты был слишком воинственным, и тебя любили в войске. Если бы я отдал тебе тогда Офир, ты приобрел бы огромное влияние на дела государства и, право же, повел бы полки Карфагена на римлян.
– Разумеется! – отозвался Хирам.
– А мы были обессилены долголетней распрей, мы нуждались в отдыхе, мы считали открытую борьбу с Римом рискованным предприятием. И вот ты был осужден на изгнание. Теперь обстоятельства изменились: ничто уже не предотвратит столкновения с римлянами. Ты устранил последнее препятствие, ты победил Тсоура и, признаюсь в этом, ты победил меня. Именем Совета я отменяю приговор о твоем изгнании. Я добьюсь того, что Карфаген поручит тебе ответственный пост. Правда, у нас есть Гасдрубал…