Его последнее замечание привело итальянку в совершеннейший восторг.
— Вы только подумайте, господин де Ванделль, — радостно воскликнула она, — он все знает о нас. Какой замечательный человек, никогда раньше не встречала такой проницательности. Я буду рассказывать об этом всем своим знакомым.
Не обращая внимания на потоки словословия в свой адрес, Казанова спокойно отвернулся к окну, наблюдая за пейзажем возле дороги.
Строгая дама в траурном платье с черной вуалью, прикрывавшей лицо, долгое время влюбленно смотрела на Казанову, однако он не обращал на нее никакого внимания. После этого она несколько уязвленным тоном заявила:
— Господин Казанова догадывается только о тех, кто его интересует. Что касается меня, то я сомневаюсь, чтобы его проницательность помогла ему угадать что-нибудь обо мне.
Венецианец медленно повернул голову и, даже не успев как следует разглядеть свою соседку, заговорил:
— Скорее всего, вы правы. Единственное, что я мог сказать с полной уверенностью — это то, что вы сейчас находитесь в трауре, оплакивая своего мужа. Скорее всего, вам еще не удалось найти утешение. Догадаться о чем-то большем мне мешает черная вуаль, которая закрывает ваше лицо.
Его голос был таким теплым и проникновенным, что дама в черном платье немедленно подняла накидку, закрывавшую ее лицо, и взглянула на Казанову таким зовущим взглядом, что даже Констанции стало понятно, о чем она мечтает.
— Я произвожу вино в Шампани, — стала рассказывать дама.
— Прекрасная деятельность, — сказал Казанова. Господин де Ванделль, который до сих пор молча сидел у окна, неожиданно вмешался в разговор.
— Господин Казанова, господин Ретиф де ля Бретон, мне очень приятно, что я оказался в одном обществе с вами и я хотел бы поблагодарить вас за такую приятную возможность получить уроки соблазнения, — без малейшей тени иронии сказал он. — Я не слишком хорошо знаком с женщинами, и для меня очень любопытно узнать, как вы знакомитесь с женщинами, как разговариваете с ними, как улыбаетесь им. Поверьте, это настоящий урок для меня. С этими словами он неожиданно надел на голову шляпу.
— Прошу прощения за то, что одеваю при вас свою шляпу, но, поверьте, я делаю это лишь для того, чтобы с почтением снять ее перед вами.
Именно это и проделал господин де Ванделль, вызвав мягкую улыбку Ретифа. Однако Казанова все-таки уловил в голосе господина де Ванделля нечто, что заставило его засомневаться в искренности собеседника.
— По-моему, этот господин издевается над нами, — бесстрастным голосом сказал Казанова. Ретиф развел руками.
— Что ж, он имеет на это право. Господин де Ванделль — один из богатейших людей Франции. Казанова равнодушно отвернулся.
— Для меня это никогда не имело никакого значения. Однажды в Париже я избил банкира Соломона Ротшильда. На лице его появилась грустная улыбка. — Наверное, поэтому я теперь стал таким нищим и путешествую в почтовом дилижансе, а не в собственной карете.
— А я вообще никогда не имел никакого отношения к банкирам, — весело воскликнул Ретиф де ля Бретон. — К сожалению, они тоже не замечают меня. Поэтому я такой худой и старый.
Дамы рассмеялись, а господин де Ванделль торопливо возразил:
— Нет, нет, господа, вы напрасно думаете, что я над вами смеюсь. Я говорю совершенно серьезно. У вас такое богатое прошлое, что вы не замечаете настоящего. Все, что я говорю, это чистая правда. Вы увлечены рассказами о своем минувшем, именно поэтому не заметили, какими взглядами смотрят на вас эти дамы. Кто знает, может, именно сейчас, именно в этой карете, я присутствовал при вашей очередной личной победе, господин Казанова или господин де ля Бретон.
Констанцию так и подмывало рассмеяться, однако что-то удерживало ее. Действительно, по отношению к ней слова господина де Ванделля выглядели несколько странными. Она испытывала глубокое уважение к проницательности и обаянию обоих господ, упомянутых де Ванделлем, но мысли о любви не посещали ее уже с тех пор, как она вернулась в Париж из Турина. Да и сейчас разговор в почтовой карете был для нее лишь способом скрасить время в ожидании прибытия в Мец и встречи с королевским семейством.
Впрочем, это был приятный способ времяпрепровождения.
Выслушав слова господина де Ванделля, Казанова отвернулся к окну. Чтобы поддержать разговор, Ретиф де ля Бретон сказал:
— Я понимаю, что сейчас мы находимся в таком положении, когда завести любовный роман крайне сложно, однако, уверяю вас, в моей жизни были и более сложные моменты.
Констанция не удержалась и прокомментировала:
— О, да, я читала об этих ваших приключениях.
Помнится, вы умудрились заняться любовью с женщиной, муж которой храпел рядом.
— Не может быть! — Взвизгнула итальянка.
— Да, такое было, — Ретиф скромно потупил глаза.
— Что же было потом? Констанция попыталась припомнить.
— Ах, да, потом у вас были приключения в монастыре, исповедальне, в парке, в библиотеке. Пассажиры дилижанса развеселились.
— Если вы так хорошо знаете мои сочинения, — сказал Ретиф Констанции, — то должны признать, что у меня еще никогда не было любовного приключения в почтовом дилижансе.
Казанова уныло взглянул на Ретифа.
— По-моему, не слишком весело заниматься любовью в карете. Да и, наверняка, это уже кто-то проделал. Впрочем, для меня не имеет особого значения, где этим заниматься. Важно совсем другое. Он замолчал, пристально глядя в окно, в то время, как остальные, затаив дыхание, ждали его ответа.
— Самое главное, что в любви… должна быть… Он снова умолк, и Ретифу показалось, что Казанова начал засыпать.
— Что? Что самое главное в любви? — нетерпеливо спросила дама в черном платье.
Пытаясь спасти Казанову, Ретиф громко сказал:
— Тайна.
Карета неожиданно остановилась. Кучер спустился вниз и открыл дверцу.
— Господа, я приношу свои извинения, однако часть пути вам придется проделать пешком. Нам предстоит крутой подъем, и лошади могут не выдержать.
Пассажиры выбрались из дилижанса и медленно зашагали по дороге, которая вела в гору. Казанова шел рядом со своей соотечественницей.
— Мадам, вы, очевидно, едете в Мец, чтобы спеть в каком-то оперном представлении?
— Да. Я буду выступать в «Дон Жуане».
— В свое время я присутствовал на премьере «Дон Жуана» в Праге, — сказал Казанова. — Это было четыре года назад. Моцарт сам приезжал на спектакль. К тому же, он был не очень силен в итальянском языке и поручил мне исправить несколько стихов.
Констанция с любопытством наблюдала за тем, как Казанова вначале начал цитировать строки из арии «Дон Жуана», а потом запел. Несмотря на возраст, у него все еще был чистый и сильный голос. Когда Казанова кончил петь, Констанция первой зааплодировала.