Самый ценный предмет его коллекции — подлинная ремингтоновская бронзовая статуэтка всадника высотой тридцать дюймов — оставался вещественным доказательством и все еще находился в прокуратуре. Обвинение утверждало, что именно этим произведением искусства Молли размозжила Гэри голову.
Порой, когда Молли была уверена в том, что родители спят, она на цыпочках спускалась вниз, открывала дверь в кабинет, останавливалась на пороге и пыталась вспомнить во всех деталях, как она обнаружила мужа.
Обнаружила Гэри... Сколько бы Молли ни старалась, она не могла припомнить, чтобы в тот вечер говорила с ним или подходила к нему, когда он сидел за письменным столом. Она не помнила, чтобы брала статуэтку за передние ноги лошади, замахивалась и опускала на голову мужа с такой силой, чтобы проломить череп. Но, по словам обвинителя, именно так она и поступила.
Когда Молли вернулась домой после очередного заседания, то увидела, насколько обеспокоены родители, почувствовала, как они стремятся защитить ее. Молли никак не ответила на их объятия, стояла холодная, словно статуя, а потом отошла в сторону. Она смотрела на мать и отца без всякого выражения.
Да, красивая пара. Все их так называли. Молли знала, что похожа на Энн, ее мать. Уолтер Карпентер, ее отец, возвышался над ними обеими. Его волосы казались серебряными. А когда-то были белокурыми. Он называл это наследством викингов. Его бабушка была датчанкой.
— Я думаю, что никто не откажется от коктейля, — объявил отец и прошел к бару.
Молли и ее мать согласились выпить по бокалу вина, Филип Мэтьюз попросил мартини. Протягивая адвокату бокал, Уолтер спросил:
— Филип, насколько плохое впечатление произвели сегодня показания Блзка?
Молли отметила про себя слишком искренний тон Мэтьюза.
— Я думаю, мы сумеем его нейтрализовать во время перекрестного допроса.
Филипу Мэтьюзу было тридцать восемь лет, и он давно стал любимцем прессы. Отец Молли поклялся, что добудет лучшего защитника, а, несмотря на свою относительную молодость, именно таким и был Мэтьюз. Разве не он добился оправдания радиомагната, чья жена-домохозяйка была убита? Да, согласилась про себя Молли, только тот человек не был залит кровью жены, когда его забирала полиция.
Она почувствовала, как туман в голове понемногу рассеивается, хотя знала, что ненадолго. Так всегда бывало. Но в этот момент Молли понимала, как все произошедшее выглядит в глазах присяжных.
— Сколько еще продлится суд? — спросила Молли.
— Около трех недель, — ответил Мэтьюз.
— А потом меня признают виновной, — констатировала Молли. — Вы тоже считаете меня убийцей? Я знаю, что все так думают, потому что я была слишком зла на Гэри. — Она устало вздохнула. — Девяносто процентов людей думают, что я лгу, когда говорю, что ничего не помню. А остальные десять считают, что я ничего не помню потому, что я сумасшедшая.
Чувствуя взгляды родителей и адвоката, Молли подошла к кабинету и распахнула дверь. Ощущение нереальности происходящего снова окутало ее.
— Может быть, я на самом деле убила его? — Ее голос звучал совершенно бесстрастно. — Та неделя на мысе Код... Я помню, как гуляла по пляжу и думала о том, как все несправедливо сложилось. Мы прожили в браке пять лет, я потеряла первого ребенка и отчаянно хотела родить еще. Наконец я забеременела, но на четвертом месяце произошел выкидыш. Помните? Папа, мама, вы тогда приехали из Флориды, потому что волновались за меня. Мне было очень тяжело. Всего через месяц после этого я случайно сняла трубку телефона и услышала, как Анна-Мария Скалли говорит с Гэри.
И я поняла, что она ждет от него ребенка. Я была вне себя от гнева, мне было так больно. Я помню, что подумала тогда: господь наказал не того человека, когда забрал у меня ребенка.
Энн Карпентер обняла дочь. На этот раз Молли позволила ей это.
— Мне так страшно, — прошептала она, — так страшно.
Филип Мэтьюз взял под руку Уолтера Карпентера.
— Давайте пройдем в библиотеку, — предложил он. — Я думаю, пора взглянуть в лицо реальности. Полагаю, придется пойти на согласованное признание вины [2] .
* * *
Молли стояла перед судьей и старалась сосредоточиться на словах обвинителя. Филип Мэтьюз сказал, что обвинитель неохотно, но все же согласился позволить ей признаться в убийстве, что влекло за собой десятилетнее тюремное заключение, потому что в его обвинении было одно слабое звено. Анна-Мария Скалли, беременная любовница Гэри Лэша, еще не давала свидетельских показаний. И у нее не было алиби на вечер убийства.
— Обвинитель знает, что я постараюсь бросить тень подозрения на Анна-Марию, — объяснил Филип. — Она тоже была зла на Гэри. Возможно, нам удастся убедить в этом присяжных. Но если вас все же осудят, то вы получите пожизненное заключение. А так вы выйдете через пять лет.
Настала очередь Молли сказать то, что они отрепетировали с защитником.
— Ваша честь, хотя я не могу вспомнить события того страшного вечера, я признаю, что показания против меня весьма серьезны. Я принимаю тот факт, что улики указывают на то, что именно я убила моего мужа.
Это страшный сон, думала Молли, она сейчас проснется, и все будет в порядке.
Пятнадцать минут спустя, после того как судья назначил ей десять лет тюремного заключения, ее вывели в наручниках из зала суда. На улице уже ждал фургон, которому предстояло отвезти Молли Карпентер Лэш в тюрьму «Ниантик», главное исправительное учреждение для женщин в штате Коннектикут.
Гас Брандт, исполнительный продюсер станции кабельного телевидения НАФ, поднял глаза от бумаг. Фрэн Симмонс, которую он совсем недавно взял на работу репортером шестичасовых новостей и его любимого детища, программы «Настоящее преступление», только что переступила порог его кабинета в небоскребе на Рокфеллер-плаза.
— Прошел слух, — возбужденно заговорил он, — что Молли Карпентер Лэш выпускают из тюрьмы досрочно. Она выходит на следующей неделе.
— Молли все-таки получила условное освобождение! — воскликнула Фрэн. — Я так за нее рада.
— Я сомневался, что ты помнишь об этом деле. Шесть лет назад ты жила в Калифорнии. Что тебе об этом известно?
— Честно говоря, практически все. Не забывай, я училась вместе с Молли в Крэнден-академии в Гринвиче. Во время суда мне присылали местные газеты.