— Как дела, Нэд? — спросил Броуски дружелюбным тоном.
Глаза Койлера наполнились слезами.
— Я очень скучаю по мамочке.
Броуски ожидал такой реакции.
— Я знаю, Нэд.
— Это адвокатша виновата. Это она ему помогла. Его надо было засадить.
— Нэд, Джоэл-Лейк был у вас в квартире в тот вечер. Он признал это. Но твоя мать была в ванной. Он слышал шум воды. Она его не видела. Он не видел ее. Твоя мать говорила с сестрой по телефону, когда он уже ушел.
— У моей тетки нет чувства времени.
— Присяжные так не считали.
— Это Грэхем обвела их вокруг пальца.
«Может быть, она и не обводила их вокруг пальца, — подумал Броуски, — но она заставила их поверить версии Джоэля». Не так уж много найдется адвокатов, которые могут добиться оправдания человека, обвиняемого в убийстве, когда сам этот человек признает, что был в квартире жертвы и грабил эту квартиру в то самое время, когда было совершено убийство.
— Я ненавижу Эмили Грэхем, но я ее не преследовал и не фотографировал.
— Ты пытался проникнуть к ней в дом. И у тебя был нож.
— Я хотел ее напутать. Я хотел, чтобы она поняла, что чувствовала моя мать, когда убийца схватил нож.
— Ты просто хотел ее напугать?
— Ты можешь не отвечать на этот вопрос, Нэд, — предостерег его Хэл Дэвис.
Койлер никак не отреагировал на его слова, он не сводил немигающих глаз с Броуски.
— Я только хотел ее напугать. Я хотел, чтобы она знала, что почувствовала моя мать...
Он снова заплакал.
— Я скучаю по мамочке, — повторял он снова и снова.
Дэвис успокаивающе похлопал Нэда по плечу и встал.
— Ты удовлетворен, Марти? — спросил он неприязненно, кивая санитару, чтобы тот отвел Койлера в палату.
Ник Тодд несколько раз снимал трубку, чтобы позвонить Эмили Грэхем, и каждый раз опускал ее.
«Если я попрошу ее явиться раньше назначенного срока, она поймет, что очень нужна нам, — размышлял Ник. — А потом, как только она приступит к делам, я уйду».
«Но нет, — решил он, — было бы нечестно раскрыть свои планы ей, прежде чем я поговорю с отцом».
В пятницу утром Уолтер Тодд позвонил сыну по внутреннему телефону.
— Ты говорил с Эмили Грэхем?
— Еще нет.
— Мне казалось, мы договорились, что ты встретишься с ней в ближайшее время.
— Я и собираюсь это сделать. — Ник помолчал секунду. — Я хотел бы пригласить тебя на ленч.
— Ну что ж, думаю, фирма не разорится, если мы поедим за ее счет.
— Да, например, во «Временах года». Но на этот раз я угощаю.
* * *
Они шли по Парк-авеню на 52-ю улицу. Потепление после сырости и холодов было приятно — приближалась весна.
Они обсудили ситуацию на бирже: никто не смог бы предсказать, что акции компаний, работающих в области высоких технологий, снова пойдут вверх.
Обсудили газетные материалы, главной новостью по-прежнему были события в Спринг-Лейк.
— Как можно превращать подобные трагедии в сенсацию, — возмущенно отреагировал Уолтер Тодд.
Как обычно, во «Временах года» было много знакомых лиц. Бывший президент беседовал с известным издателем. Бывший мэр, как всегда, за дальним столиком. Ник узнавал среди присутствующих владельцев киностудий и телевизионных каналов, писателей и промышленных магнатов — воплощение известности и богатства.
У некоторых столиков они останавливались, приветствуя знакомых. Ник внутренне съежился, слыша, с какой гордостью отец представил его отставному судье:
— Мой сын и компаньон...
Но когда они сели и заказали «Перье», отец перешел прямо к делу:
— Итак, Ник, что случилось?
Ник страдал, видя, как задвигались мускулы на шее отца, как гневно вспыхнули его глаза, какая боль отразилась у него на лице, когда он услышал о планах сына.
Наконец Уолтер Тодд сказал:
— Вот как, значит. Это серьезное решение. Даже если ты получишь работу в прокуратуре, там тебе столько платить не станут.
— Я знаю, но не думай, что я альтруист и деньги меня вовсе не интересуют.
Он отломил кусочек хлеба и крошил его в пальцах.
— Ты же понимаешь, что быть инструментом закона — не значит сажать одних только преступников? Тебе придется обвинять многих, кого ты желал бы защитить, — убеждал сына Уолтер.
— Мне придется с этим считаться.
Уолтер Тодд пожал плечами:
— Мне остается только принять твое решение. Одобряю ли я его? Нет! Разочарован ли я? Несомненно. И когда начнегся это твое донкихотство?
Ну что ж, Ник и не ожидал другой реакции. Подошел официант с меню. Старожил «Времен года», он искренне им улыбнулся:
— Какое удовольствие видеть у нас обоих мистеров Тоддов.
Когда они сделали заказ и официант отошел, Уолтер Тодд мрачно усмехнулся:
— Кафетерий в прокуратуре будет сортом пониже, сынок!
Ник испытал облегчение, услышав обычный шутливый тон.
— Ну что же, может, ты тогда станешь приглашать меня сюда почаще.
— Я подумаю. А ты с матерью говорил?
— Пока нет.
— Она переживает, что у тебя неприятности. Ей станет легче на сердце, когда она узнает, что это не какая-нибудь таинственная болезнь. Должен признаться, что и мне легче стало.
Два очень похожих мужчины сидели друг напротив друга. Один — как две капли воды похожий на другого, с разницей в тридцать лет, наложившей свой отпечаток. У обоих широкие плечи, тренированные тела, светлые волосы, у старшего уже совсем седые. Легкие морщины на лбу Ника, глубокие — на лбу отца, упрямые подбородки и карие глаза. У Уолтера Тодда — за стеклами очков без оправы, у Ника — глаза ярче и выражение их скорее насмешливое, чем суровое.
— Ты превосходный адвокат, Ник, может быть, самый лучший. После меня, разумеется. Когда ты уйдешь, тебя будет трудно заменить. Хорошие адвокаты — по центу за дюжину, а очень хороших так просто не найти.
— Я знаю, но Эмили Грэхем вполне сможет заменить меня. У меня душа к этому не лежит. Я начал делать промахи, я это чувствую. У Эмили такая же страсть к этой работе, как и у тебя. Когда я встречусь с ней, я скажу, что нагрузки окажутся больше, чем она могла ожидать, во всяком случае, первое время.
— Когда ты хочешь уйти?