— Насколько я понял, Грейс в тот вечер много пила.
— Грейс всегда много пила. Она несколько раз лечилась, но так и не смогла бросить. Потом, когда ей наконец после нескольких выкидышей удалось доносить беременность до приличного срока, мы все очень переживали, что это может отразиться на ребенке.
— В тот вечер кто-нибудь пытался не дать ей напиться?
— О, она научилась виртуозно обводить людей вокруг пальца. Все считали, что она пьет лимонад, а на самом деле это была неразбавленная водка. К тому моменту, когда приехал Питер, она успела изрядно набраться, и он, разумеется, был в ярости, увидев ее в таком состоянии. Но когда он выхватил у нее из руки стакан, выплеснул его содержимое на ковер и рявкнул на нее, это слегка ее отрезвило. Он скрылся у себя наверху, а она, помнится, пробормотала: «Похоже, веселье закончилось».
— Она могла произнести эту фразу и не в буквальном смысле, — заметил Греко.
— Видимо, так оно и произошло. Вид у Грейс был очень печальный. Мы с мамой уходили последними. Я остался ночевать у нее. Грейс сказала, что ляжет на диване в гостиной. По-моему, ей не хотелось показываться Питеру на глаза.
— Вы с матерью ушли вместе?
— Мы пошли к маме домой. На следующее утро позвонила экономка в истерике. Она обнаружила тело.
— Вы верите, что Грейс Кэррингтон упала в бассейн случайно или совершила самоубийство?
— На этот вопрос я могу ответить только одно. Грейс хотела этого ребенка и знала, что Питер тоже его хочет. Стала бы она намеренно лишать себя жизни? Нет, если только не пришла в отчаяние от собственной неспособности бросить пить или не испугалась, что уже навредила ребенку.
Николас Греко, который теперь всем своим видом излучал дружелюбие, небрежно поинтересовался:
— Как вы считаете, Питер Кэррингтон способен был разозлиться так сильно, чтобы помочь жене уйти из жизни, например, после того, как она уснула на диване?
На этот раз у него не возникло никаких сомнений, что возмущенный ответ Ричарда Уокера был не только неискренним, но еще и вымученным:
— Это полная чушь, мистер Греко!
«Ты, голубчик, так не считаешь, — подумал про себя Греко, поднимаясь, чтобы уходить. — Но очень хочешь, чтобы я думал, будто ты считаешь именно так».
Мы с Питером Кэррингтоном обвенчались в часовне Божьей Матери при соборе Святого Патрика, точно там же, где тридцать лет тому назад обменялись брачными клятвами мои отец и мать.
По иронии судьбы нашему сближению поспособствовала не кто иная, как Мэгги.
Благотворительный прием в поместье Кэррингтонов имел ошеломляющий успех. Джейн и Гэри Барр работали не покладая рук вместе со мной и организатором банкетов, чтобы все прошло без сучка и задоринки.
Элейн Уокер Кэррингтон и сводный брат Питера, Ричард, принимали во всем живейшее участие. Приветствуя гостей в вестибюле, они прямо-таки источали аристократизм и гостеприимство. Я только диву давалась, насколько мать и сын, если не считать их синих глаз, оказались не похожи друг на друга. Я почему-то ожидала, что сын Элейн Кэррингтон будет напоминать Дугласа Фэрбенкса-младшего, однако ничего более далекого от истины и вообразить оказалось невозможно.
Винсент Слейтер присутствовал везде одновременно, но держался в тени. Я со своей склонностью вникать во все ломала себе голову, каким образом он появился в жизни Питера. Может, он сын кого-то из тех, кто работал на отца Питера, предположила я. В конце концов, я тоже дочь человека, который работал на отца Питера. Или однокашник по колледжу, приглашенный поучаствовать в семейном бизнесе? Нельсон Рокфеллер же пригласил своего соседа по комнате в общежитии, одаренного студента со Среднего Запада, работать на его семью, так тот потом стал мультимиллионером.
Началась официальная часть, и я представила Питера. Когда он вышел поприветствовать гостей и заговорил о том, какую важность имеет наша программа ликвидации неграмотности, ничто в его манере держаться не намекало на атмосферу постоянного напряжения, в которой он жил.
— Те, кто помогает программе деньгами, делают огромное дело, — заявил он, — но ничуть не менее важно найти людей — таких, как все вы, — готовых на добровольных началах тратить свое время и силы на то, чтобы помочь другому человеку научиться читать. Я, как вам, вероятно, известно, много путешествую, но хотел бы сделать свой вклад в дело искоренения неграмотности иным способом. Предлагаю устраивать подобный вечер грамотности в моем доме ежегодно.
Все разразились аплодисментами, и он обратился ко мне:
— Вы согласны, Кэтрин?
Наверное, именно в тот миг я в него и влюбилась. Или это случилось раньше?
— Это было бы замечательно, — произнесла я с замирающим от восторга сердцем.
Как раз в тот день в деловой рубрике «Нью-Йорк таймс» появилась очередная статья под заголовком «Не пора ли Питеру Кэррингтону уйти?».
Питер кивнул мне и, улыбнувшись собравшимся и обменявшись кое с кем из них рукопожатиями, двинулся по коридору, ведущему в библиотеку. Впрочем, туда он заходить не стал. Я решила, что он или поднялся по черной лестнице наверх, или вообще ушел из дома.
В тот день я с самого утра хлопотала то в доме, то на улице, приглядывая за организатором банкетов и за флористом, а также за рабочими, которые расставляли мебель, чтобы ничего не поцарапали. За день мы с Баррами успели подружиться. За ланчем, пока мы на скорую руку пили на кухне чай с бутербродами, я успела узнать Питера Кэррингтона с той стороны, с какой знали его они: двенадцатилетним мальчишкой, которого после смерти матери отослали в закрытую школу Чоут. Двадцатилетним студентом Принстона, которого без конца таскали на допросы по делу об исчезновении Сьюзен Олторп, тридцативосьмилетним вдовцом, чью беременную жену обнаружили мертвой в бассейне.
Вечер прошел без сучка и задоринки, за что не в последнюю очередь следовало благодарить супругов Барр. Я задержалась, желая убедиться, что последние гости разошлись по домам, все убрано и мебель расставлена по своим местам. Вопреки моим затаенным надеждам, Питер так больше и не появился, и я принялась мысленно подыскивать повод снова увидеться с ним в ближайшее время. Ждать, когда настанет пора готовиться к следующему вечеру грамотности через год, мне не хотелось.
И тогда Мэгги нечаянно и уж точно сама того не желая подтолкнула нас друг к другу. На вечер ее привезла я, так что она, естественно, дожидалась, когда я освобожусь и отвезу ее домой. Мы двинулись к выходу, Гэри Барр распахнул перед нами парадную дверь, и тут Мэгги запнулась носком туфли о порог и растянулась на мраморном полу вестибюля.
Я закричала. Мэгги для меня мать, отец, бабушка, подруга и наставница в одном лице. Кроме нее, у меня больше никого нет. Ей восемьдесят три года, и чем дальше, тем больше я за нее беспокоюсь, ведь она не вечна и от этого никуда не деться, хотя я и уверена, что она будет бороться до последнего, прежде чем навеки покинуть этот мир.