– Точно, – поддакнул Глеб, пытаясь понять, к чему клонит генерал. – Только дуть надо осторожно, а то как бы чего не вышло...
– Все правильно, – сказал Федор Филиппович. Голос у него стал самый обыкновенный, такой же, как всегда, – похоже, генерал избавился от последних сомнений и принял окончательное решение. – Вот ты этим и займешься.
– Что? – не поверил собственным ушам Глеб.
– Что слышал. Как там было в сказочке про Конька-Горбунка? "И всю ночь ходил дозором у соседки под забором..."
– Какой вы начитанный, – съязвил Сиверов, которому вовсе не улыбалось записаться в телохранители при каком-то пропахшем формалином лаборанте.
– Это необходимо, чтобы руководить такими умниками, как ты, – не остался в долгу Федор Филиппович.
– Да уж, действительно...
Генерал отмахнулся от него как от мухи, после чего коротко и предельно ясно изложил Глебу план дальнейших действий. Он был прост, как булыжник, и имел всего один, но зато очень существенный недостаток: целиком строился на чисто умозрительном допущении, которое могло оказаться ошибочным. Впрочем, поразмыслив всего несколько секунд, Глеб воздержался от возражений: они имеют смысл, если тебе есть что предложить. А конструктивных предложений у агента по кличке Слепой в данный момент, увы, не было...
Теплый майский вечер благоухал цветущей сиренью и звенел мириадами ночных насекомых. Луны не было; электрическое зарево Москвы осталось далеко позади, и над слегка всхолмленной землей в черном небе горели россыпи ярких, ничем не затмеваемых звезд. Воздух пьянил, как вино, его хотелось пить без конца – не как вино, а как прохладную родниковую воду в жаркий день. Темнота казалась бархатистой на ощупь; стрелки часов подбирались к полуночи, но приближался не час вампиров, а время влюбленных – по крайней мере, хотелось, чтобы было так.
Где-то далеко, чуть ли не у самого горизонта, в ночи блеснули белые электрические огни, на таком расстоянии похожие на крупные звезды. На время они исчезли из вида. Затем над гребнем ближнего бугра возникло белесое туманное свечение. Оно ширилось, росло и вдруг взорвалось двумя пятнами ослепительно яркого сияния, заставив звездный свет померкнуть, а тьму сгуститься так, что ее, казалось, стало можно резать ножом. Шарящие бледные лучи скользнули по спутанной чаще травяных джунглей; привлеченные светом белесые ночные бабочки кружились в этих лучах, как крупные хлопья снега, и погибали, разбиваясь о стекло и металл.
Черная, как ночь, "Волга", ухая и обиженно подвывая, пробиралась по ухабистой полевой дороге. Укрепленная на ее багажнике длинная, как удилище, антенна радиотелефона беспорядочно моталась из стороны в сторону не в такт прыжкам и приседаниям машины. Мягкие огни приборной панели освещали лежавшие на руле руки водителя, который непрерывно курил, сбивая пепел в открытое окно, – докуривал сигарету до фильтра, доставал новую, прикуривал, выбрасывал окурок в ночь, снова докуривал до фильтра, и так без конца, сигарету за сигаретой. Когда он делал затяжку, красноватый свет разгоревшегося уголька выхватывал из мрака высокие скулы и плотно сжатые тонкие губы; две красные точки разгорались и гасли в его зрачках.
Музыка смолкла, и тут же ди-джеи, мужчина и женщина, веселыми голосами наперебой понесли какой-то заунывный бред, демонстрируя агрессивную глупость и полное отсутствие уважения к слушателям. Водитель раздраженно выключил приемник и стал слушать прерывистое гудение мотора и тяжелое уханье амортизаторов. Иногда машина с глухим скрежетом цеплялась днищем за неровности дороги; водитель не обращал на это ровным счетом никакого внимания – машина была казенная и принадлежала организации, не испытывавшей недостатка в деньгах. Не переставая курить, он включил рацию и немного послушал эфир, но не услышал ничего, что касалось бы его лично. Это было хорошо; удовлетворенно кивнув, водитель щелкнул тумблером, и глухой шум помех в динамиках оборвался.
Дорога, в свете фар казавшаяся неестественно светлой, как беленая стена, неровной лентой убегала под колеса. Трусливо поджав хвост и на мгновение сверкнув зелеными огоньками глаз, дорогу перебежала собака; водитель снял ногу с педали акселератора, но собака уже исчезла в придорожных кустах. Собака – значит, человеческое жилье близко. Водитель стиснул зубы, отчего на скулах заиграли рельефные желваки, и прикурил новую сигарету от окурка. В пачке осталось всего две штуки, но во внутреннем кармане пиджака лежала еще одна пачка – целая, нераспечатанная, купленная про запас.
Нагревшийся от близости тела пистолет все время неприятно напоминал о себе, на каждой кочке толкаясь в ребра. Человек, управлявший черной "Волгой", был, чего греха таить, кабинетным работником и не любил носить оружие, хотя по закону имел на это полное право.
Вскоре впереди блеснула искра электрического света, за ней еще одна, потом целая цепочка огней. Шурша гравием и поднимая едкую, как порошок для травли насекомых, пыль, машина вкатилась на освещенную деревенскую улицу. В двух или трех домах еще горел свет; в других, тоже немногочисленных, сквозь задернутые занавески пробивалось голубоватое мерцание работающих телевизоров. "Волга" проскочила деревню, миновала стоящую на обочине возле крайнего дома облепленную грязью сеялку и, не сбавляя хода, нырнула в темноту.
За околицей, на краю леса, вразброс стояло около десятка коттеджей, из которых достроенными и обжитыми выглядели только два. "Волга" остановилась перед запертыми воротами одного из них, в круге отбрасываемого мощным фонарем электрического света. Этот слишком сильный для здешних пустынных мест свет казался ненужным, излишним, однако у тех, кто сидел взаперти за высокими глухими воротами, несомненно, были причины опасаться неожиданных ночных визитов.
Водитель погасил фары, выключил двигатель и, попыхивая очередной сигаретой, вышел из машины в благоухающую, бархатистую прохладу майской ночи. Сделав несколько шагов в сторону ворот, он обернулся. Слегка запылившаяся, ярко освещенная фонарем "Волга" заманчиво поблескивала, будто приглашая махнуть на все рукой, снова сесть за руль и убираться подальше отсюда. Это действительно было очень заманчиво – ехать сквозь ночь куда глаза глядят, курить, прихлебывать чуть теплый кофе из термоса и ни о чем не думать – ни о чем вообще и в особенности о последствиях, которые повлечет за собой такой поступок. Но в том-то и беда, что последствия будут независимо от того, станешь ты о них думать или нет, да и майская ночь коротка – не успеешь оглянуться, а уже рассвело и пришло время платить по счетам...
Он решительно отвернулся от "Волги" и шагнул к воротам. Стучать не пришлось: с той стороны за ним внимательно наблюдали, и в калитке сразу открылось маленькое квадратное оконце. Того, кто находился по ту сторону, видно не было – он предусмотрительно стоял в стороне, под надежной защитой сваренных встык стальных листов.
Вопросов никто не задавал. В тишине, нарушаемой лишь стрекотом кузнечиков да отдаленной собачьей перебранкой, приезжий вынул из кармана пиджака служебное удостоверение и в развернутом виде просунул его в окошко. После паузы, понадобившейся, несомненно, для того, чтобы внимательно изучить документ, с той стороны послышался лязг засова, и калитка открылась с негромким скрипом.