В двух других было то же самое: незавершенные экспозиции каких-то похорон.

За последней дверью находилось то, что она искала. Это была большая кладовая комната с полками вдоль стен, загруженными коробками. Две вешалки с одеждой, от дорогих нарядов до обыкновенных лохмотьев, загораживали окна, тяжелые деревянные носилки беспорядочно громоздились друг на друга.

«Где это может быть?» — гадала Мэги, ощущая полную беспомощность. И хотя она находилась в комнате всего несколько минут, ей уже хотелось убежать.

Глубоко вздохнув, она подавила в себе это желание, сняла сумку с плеча, поставила ее на пол, нехотя закрыла дверь, стараясь, чтобы как можно меньше света попадало в коридор и сквозь незашторенное окно в конце прохода.

Вешалки с костюмами закрывали окна комнаты так, что можно было не опасаться. Но осторожно продвигаясь вперед, она сильно дрожала, во рту пересохло, казалось, что трепещет каждый нерв ее тела, требуя покинуть это место.

Слева стояла стремянка. «Очевидно, ею пользуются, чтобы добраться до верхних полок», — подумала Мэги. Лестница оказалась старой и тяжелой, и возня с ней заняла бы много времени. Она решила начать поиск с полок, расположенных прямо за лестницей. Вглядевшись, она заметила аккуратные бирочки на каждой коробке. Эрл все надписал, и впервые у нее появилась надежда, что задача окажется не такой сложной, как она опасалась.

Но коробки, как оказалось, были расставлены беспорядочно. Некоторые с надписью «Посмертные маски» заполняли целые полки, на других были отметки «Погребальные одежды», «Униформа прислуги», «Торшеры», «Барабаны», «Медные цимбалы», «Ритуальные краски» и так далее — но никаких колокольчиков.

«Мне их никогда не найти», — безнадежно думала Мэги. Она передвинула стремянку только дважды, а часы показывали, что она провела здесь уже больше тридцати минут.

Мэги передвинула лестницу еще раз, содрогаясь от мерзкого скрипа, который та издавала, скользя по полу. Едва поставив ногу на третью ступеньку, она заметила глубокую картонную коробку между двумя другими, почти скрытую ими. На ней стояла надпись «Колокольчики. Погребенные заживо».

Мэги схватила коробку, потянула ее и высвободила. Почти потеряв равновесие, она спустилась и поставила коробку на пол. Быстро присев рядом, девушка открыла крышку.

Порывшись в упаковочном материале, Мэги достала первый колокольчик, завернутый и запаянный в целлофан, отчего он особенно ярко блестел. Ее пальцы нетерпеливо продолжали поиск, пока она не удостоверилась, что нашла все, что хотела.

Было всего шесть колокольчиков, точно таких, как она обнаружила раньше.

На упаковочном листе было написано: «12 викторианских колокольчиков, выполненных по заказу м-ра Эрла Бейтмана».

«Двенадцать, а здесь только шесть. Надо сфотографировать их и упаковочный лист, а потом поскорее выбраться отсюда», — решила Мэги. Вдруг ей отчаянно захотелось быть подальше от этого места с доказательствами того, что Эрл Бейтман обманщик, а возможно, даже убийца.

Она не знала, когда почувствовала, что больше не одна. Услышала ли она, как тихо открылась дверь, или это был узкий луч света от другого фонарика, заставивший ее насторожиться?

Она повернулась, когда он поднял фонарь, услышала его слова и почувствовала удар по голове.

А потом ничего не было, кроме голосов и движения, и наконец полное беспамятство, пока она не очнулась в страшной темноте могилы.

72

Нейл подъехал к дому Мэги после девяти часов, намного позже, чем хотел. Разочарованный отсутствием ее пикапа, он какое-то мгновение надеялся, что она дома, увидев свет в студии.

«Может быть, машина в ремонте», — успокаивал он себя, но не дождавшись ответа на звонок в дверь, сел в свою машину и стал ждать. В полночь он уехал к родителям в Портсмут.

Нейл нашел маму на кухне, где она готовила какао.

— Мне почему-то не спится, — сказала она. Нейл знал, что она ждала его на несколько часов раньше, и устыдился, что заставил ее волноваться.

— Мне следовало позвонить, — сказал он. — Но почему ты сама не позвонила мне в машину?

Долорес Стефенс улыбнулась.

— Потому что никакому триддатисемилетнему мужчине не понравится, если мамочка начнет контролировать его только потому, что он задерживается. Мне подумалось, что ты мог остаться у Мэги, поэтому я особенно не волновалась.

Нейл угрюмо покачал головой.

— Я был у Мэги. Ее нет дома. Я прождал почти до полуночи.

Долорес Стефенс внимательно посмотрела на сына.

— Ты обедал? — мягко спросила она.

— Нет, но не беспокойся.

Не послушав его, она встала и открыла холодильник.

— Может, у нее свидание, — предположила она задумчиво.

— Она уехала на своей машине. Сегодня понедельник, — сказал Нейл и замолчал. — Ма, я боюсь за нее. Буду звонить каждые полчаса, пока не узнаю, что она дома.

Несмотря на заявление, что не голоден, он съел большой бутерброд, который приготовила ему мама. В час ночи он позвонил Мэги еще раз.

Мама не покидала его, когда он звонил в час тридцать, потом в два, в половине третьего и еще раз в три часа ночи. В половине четвертого к ним присоединился отец.

— Что происходит? — спросил он, моргая сонными глазами. Когда ему рассказали, он отрезал:

— Ради всего святого, позвоните в полицию и спросите, не было ли происшествий на дороге.

На звонок Нейла полицейский ответил, что ночь прошла спокойно:

— Никаких происшествий, сэр.

— Дай им описание Мэги. Скажи, какая у нее машина. Оставь свое имя и телефон, — посоветовал Роберт Стефенс. — Долорес, ты всю ночь на ногах, пойди поспи. Я посижу с Нейлом.

— Хорошо... — начала она.

— Объяснение может быть самое простое, — мягко сказал ее муж, а когда его жена ушла, добавил:

— Мама так полюбила Мэги. — Он посмотрел на сына. — Я знаю, что ты не виделся с ней все это время, но почему она так равнодушна к тебе, порой просто холодна? Почему?

— Не знаю, — признался Нейл. — Она всегда очень сдержанна и, боюсь, я тоже. Но знаю точно, между нами происходит что-то особенное. — Он покачал головой. — Я много думал об этом. Конечно, дело не в том, что я не позвонил ей вовремя, когда она уехала сюда. Мэги не столь тривиальна. Но я в дороге хорошенько подумал и решил, что могу разобраться.

Он рассказал отцу про то, как увидел Мэги плачущей в кинозале.

— Мне казалось, что не следует ей мешать, — сказал он. — Тогда я решил предоставить ее самой себе. Но теперь мне кажется, что она знала о моем присутствии и не простила, что я не сказал ей ни слова. А ты бы что сделал?