— Спокойной ночи. И в следующий раз говори прямо, что тебе нужно. Тебе не надо будет так щедро поить меня.
Тем «архитектором», которого Бик привел в дом Кеньонов в один из своих первых приездов, был бывший заключенный из Кентукки. Это он установил подслушивающее устройство в библиотеке и в телефоне и спрятал магнитофон в спальне для гостей, расположенной над кабинетом.
Когда Бик и Опал ходили по второму этажу с рулетками, материалами и образцами красок, им не составляло труда менять в магнитофоне кассеты. Как только они садились в машину, Бик сразу же ставил кассету и продолжал прослушивать их снова и снова с номере гостиницы «Виндхэм».
По вечерам Сара регулярно звонила доктору Донелли, и эта информация была особенно ценной. Поначалу Опал стоило больших усилий сдерживать свое раздражение по поводу неминуемой страсти Бика знать все, что касалось Ли. Но, по мере того, как проходили недели, она все больше терзалась двойственным чувством: страхом разоблачения, с одной стороны, и завороженным интересом, с каким она следила за возвращением памяти к Лори, — с другой. Разговор Сары с доктором о всплывшем в памяти Лори кресле-качалке доставил Бику особое удовольствие.
— Милая малышка, — вздохнул он. — Помнишь, какая она была очаровательная и как чудесно пела. Мы хорошо научили ее. — Он покачал головой. — Боже мой. — Затем он нахмурился. — Однако она начинает говорить.
Бик открыл окна, и комната наполнилась теплым майским воздухом, легкий ветерок шевелил штору. Он отрастил волосы немного длиннее, и сегодня они были непричесаны. Он был в старых брюках и майке, обнажавшей его руки, покрытые густыми курчавыми волосами, которые Опал называла своей любимой подушкой. Она смотрела на него с благоговением.
— О чем ты думаешь, Опал? — спросил он.
— Ты сочтешь меня сумасшедшей.
— И все-таки.
— Мне только что пришло в голову, что если к твоим взлохмаченным волосам и к твоему виду в майке без куртки добавить золотую серьгу, какую ты носил раньше, то преподобный Хоккинс исчезнет. Ты вновь станешь Биком, певцом в ночном клубе.
Бик долго внимательно смотрел на нее. «Мне не нужно было говорить это, — в страхе подумала она. — Он не захочет даже думать о том, что такое возможно». Но он вдруг сказал:
— Опал, сам Господь навел тебя на эту мысль. Я много думал о той старой ферме в Пенсильвании и о том кресле-качалке, где я сидел, держа на руках эту милую крошку, и у меня зрел план. Сейчас ты помогла завершить его.
— О чем ты?
Благожелательное выражение сползло с его лица.
— Никаких вопросов. Я же говорил тебе. Никогда не задавай мне вопросов. Об этом знаем лишь я и Всевышний.
— Прости, Бобби.
Она нарочно назвала его Бобби, зная, что это смягчит его.
— Ничего. Из всего этого я понял, что мне не стоит появляться перед этими людьми в рубашках с короткими рукавами. Волосатые руки упоминаются слишком часто. А больше ты ничего не заметила?
Она молчала.
На его лице появилась зловещая улыбка.
— Похоже, здесь начинается романтическая любовная история. Послушай, как между собой разговаривают доктор и Сара. В их голосах с каждым разом все больше тепла. Он все больше и больше заботится о ней. Хорошо, что будет кому ее утешать, после того как Ли присоединится к небесному хору.
Подняв глаза от стола, Карен ослепительно улыбнулась. Она где-то уже видела этого маленького лысеющего человека с морщинистым лбом. Она предложила ему сесть. Он показал ей свою визитную карточку, и Карен поняла, почему он показался ей знакомым. Это был нанятый Кеньонами детектив, и он присутствовал на похоронах. Луиза Ларкин говорила ей, что он беседовал с преподавателями и студентами в студенческом городке.
— Миссис Грант, если я не вовремя, вам стоит только намекнуть, — сказал Моуди, оглядывая офис.
— Нет-нет, все в порядке, — заверила она его. — Сегодня спокойное утро.
— Насколько я понимаю, путешествуют сейчас не очень-то активно, — как бы невзначай заметил Моуди. — Так, по крайней мере, говорят мои друзья.
— Как и все остальное — ни шатко ни валко. Может быть, вы хотите куда-нибудь поехать?
«Шустрая женщина, — подумал Брендон. — И вблизи она выглядит не менее привлекательно, чем на расстоянии, когда я видел ее на кладбище».
На Карен Грант был бирюзовый костюм и блузка гармонирующего оттенка. Этот цвет подчеркивал зелень его глаз. «Такой наряд не купишь у „Кей Март“, — отметил про себя Брендон, — так же как и тот нефрит в виде полумесяца и бриллианты, что у нее на лацканах».
— Не сегодня, — ответил он. — Я бы хотел задать вам несколько вопросов о вашем покойном муже.
Улыбка сползла с ее лица.
— Мне очень тяжело говорить об Элане, — сказала она. — Луиза Ларкин рассказывала мне о вас. Вы собираете сведения для защиты Лори Кеньон. Мистер Моуди, мне очень жаль Лори, но она отняла у меня мужа и угрожала мне.
— Она ничего об этом не помнит. Она очень больна, — тихо произнес Брендон. — Моя задача помочь присяжным понять это. Я читал копии тех писем, которые она или кто-то другой написал профессору Гранту. Когда вам стало известно, что он их получает?
— Сначала Элан не показывал их мне. Полагаю, не хотел меня расстраивать.
— Расстраивать?
— Понимаете, они откровенно нелепы. Я имею в виду, что некоторые описанные в них «воспоминания» относятся к тем дням, которые мы с Эланом проводили вместе. Все это откровенная выдумка и, тем не менее, весьма неприятно. Я случайно наткнулась на письма в ящике его стола и спросила его о них.
— Насколько хорошо вы были знакомы с Лори?
— Не очень хорошо. Она превосходно играет в гольф, и я читала о ее достижениях в газетах. На нескольких мероприятиях, проводившихся в колледже, я встречала родителей Лори. Вот, пожалуй, и все. Мне было искренне жаль ее, когда они погибли. Я знаю, Элан опасался, что у нее может быть нервный срыв.
— В ту ночь, когда он умер, вы были в Нью-Йорке?
— Я была в аэропорту, встречала клиента.
— Когда вы в последний раз разговаривали с мужем?
— Я позвонила ему около восьми часов вечера. Он был ужасно огорчен. Элан рассказал мне о неприятной сцене, которую устроила ему Лори Кеньон. Ему казалось, что он неправильно повел себя в этой ситуации. Он считал, что ему надо было поговорить с Сарой и Лори, прежде чем ее вызовут к декану. Он сказал, что искренне верит в то, что она ничего не помнит об этих письмах. Она так негодовала и была потрясена, когда ее обвинили.
— Вы понимаете, что если вы расскажете это на суде, то поможете Лори.