К гигантской свалке они вышли в сумерках, когда все ее обитатели собрались вокруг костров. Здесь влачили какое-то совершенно особое существование, непонятное постороннему. Со своим кодексом чести и очень своеобразными взглядами на стоимость человеческой жизни. Пожалуй, даже более жестокими, чем у выбраковщиков. Как раз в этот момент над свалкой разносился пьяный мат и, судя по оживлению, кого-то били. Лучшего момента для выхода к цели не придумаешь.
Разведка обнаружила двух наблюдателей – бесформенные мешки грязного тряпья, почти слившиеся с высоченными мусорными терриконами. Часовых мгновенно сшибли иглами. Данилов подал знак, и первая волна загонщиков, спотыкаясь и кроя матом все на свете не хуже самых отпетых бомжей, рванула сквозь обломки и помои вперед.
Зажглись мощные фонари, стало очень светло, на окраине свалки заревели моторы грузовиков-«труповозок». В лучах света металась перепуганная клиентура.
Сразу несколько загонщиков врезались в небольшое поле аккуратно выстроенных пустых бутылок, еще кто-то прошиб насквозь ветхое строение из упаковочных ящиков, потом один из бомжей свалился задницей в костер, и шум достиг апогея. Гусев что-то несусветное орал, угрожал игольником потенциально опасным клиентам и старался не забывать о ведомых. Он привык ощущать их незримое присутствие немного сзади и по бокам. Если бы Костик или Женька вдруг исчезли, он сразу бы это почувствовал…
Сегодня его очень беспокоил Костик. Еще при встрече Гусев отметил, что у парня какой-то непривычно отрешенный вид, слишком плавные движения и расслабленная улыбка. «Ты что, поддал? – спросил Гусев, когда они пришли в Центральное. – Может, тебе не стоит идти на маршрут? Это ерунда, мы справимся, ты посиди в рабочей, поиграй, кофейку выпей». Костик усмехнулся и дыхнул. Ничем особенным от него не пахло, даже возможным перегаром со вчерашнего. Гусеву стало не по себе. Костик уже месяц вел себя странно. В первую очередь – утратил интерес к выпивке. И начал помаленьку отстраняться от коллег по тройке. Загадочно улыбаясь, отказывался, когда его звали дерябнуть пивка, слишком быстро исчезал из офиса после работы. Несколько раз не отзывался на контрольные звонки в свободное время. «Влюбился, что ли? – предположил Женька. – Хорошо бы». Довольно фальшиво это прозвучало. Женька тоже стал дерганый в последнее время. Он слишком близко к сердцу воспринимал происходящее внутри тройки, которая для него была чуть ли не семьей.
А Гусев подумал о другом. Ему вдруг припомнилось, как они раскопали на квартире у одного из клиентов небольшой склад белого порошка. Костик его нашел, сам. Искал оружие, а обнаружил эту дрянь. И рядом с ним в тот момент по дурацкой случайности (и в нарушение инструкции) никого больше не было… Гусев припомнил характерные симптомы наркотического опьянения. Решил, что они явно не выражены – сейчас, во всяком случае. И дал себе честное слово, что больше с левого ведомого глаз не спустит.
Будь на месте Костика другой человек, Гусев безо всяких телячьих нежностей потребовал бы от него сдать оружие и топать под конвоем на экспертизу. Но они ходили вместе четвертый год. Конечно, Гусева беспокоила возможность того, что его ведомый, не выдержав постоянного напряжения выбраковки, решил обратиться к более мощным психоактивным средствам, нежели водка с пивом. Но как Гусев позже сообразил, на самом-то деле он просто боялся Костика потерять. Утратить это замечательное ощущение того, что за левым плечом находится боевой товарищ – верная, надежная, проверенная частица тебя самого. Лучшее прикрытие от любых опасностей и неприятностей. Да, Гусев терял его в любом случае – вздумай он отправить ведомого на анализы, Костик не стерпел бы обиды. Но если этого не делать, оставался еще шанс. Поговорить по душам, пробиться сквозь невидимую стену, которую парень вокруг себя выстроил. Что-нибудь придумать.
Ни того, ни другого, ни третьего Гусев сделать не успел.
…Бомжей набралось штук сорок-пятьдесят. Их сбили в плотную кучу, обступили со всех сторон и попробовали заткнуть. Клиенты выли и делали неприличные жесты. Данилову принесли «матюгальник», и он попробовал кретинов перекричать, упирая на то, что сейчас всех перестреляет и это будет очень больно. «Труповозки» подтянулись к месту вплотную, из них полез с недовольным видом обслуживающий персонал – низшая каста выбраковки, клиническое дурачье и примыкающие к нему штрафники.
Утихомириться задержанные отказывались напрочь. Им было что терять – они тут вольготно устроились, соорудили какое-никакое жилье, имели в пригороде участки прикорма. Вероятно, они в этом году размечтались отгулять свое, пока холода не настанут, а там хоть трава не расти. Пусть даже выбраковка. Только до осени было еще далеко, и группа Данилова рухнула на аристократию помойки как гром небесный.
– Заткнитесь, гады! Палить начну – вспомните мою доброту! Маму звать будете! От боли глаза полопаются! – надрывался Данилов, свирепо потрясая зажатым в руке игольником. – Мол-чать!!! Смирна-а!!! Уроды! Враги! Пе-ре-стре-ля-ю-всех-на-мес-те!!!
Словно решив Данилова передразнить, один из бомжей дернулся всем телом, карикатурно всплеснул руками и опрокинулся назад. Толпа его не пустила, он съехал на землю. На лбу у «шутника» расплывалось красное пятно. И тут же рядом вскинулся еще один, которому пуля угодила в глаз. И третий начал падать на колени через какую-то долю секунды. И четвертый…
Ошарашенный Гусев напрягся и почувствовал – в тройке кого-то не хватает. Пусто слева. Так, а теперь и справа тоже.
За короткое мгновение, пока Гусев разворачивался и поднимал игольник, он уже понял, что сейчас увидит. И действительно – чуть позади на возвышении стоял Костик, в классической стойке для стрельбы с двух рук. Похоже, выбраковщик был абсолютно счастлив. Улыбаясь до самых ушей, он всаживал пулю за пулей в толпу.
Женька, рискуя схлопотать от друга выстрел в упор, уже лез по косогору вверх. Гусев подивился его глупости и нажал на спуск. Нужно было это сделать как можно быстрее, пока не подсуетился кто-нибудь чужой. Потому что ведущий за своих людей отвечает до конца. Короткой очередью по ногам он сбил Костика наземь. И чуть не прослезился от нахлынувшего отчаяния.
«Какой же ты законченный эгоист, Гусев! Потянуть время думал, подержать при себе парня. А вышло – ты его убил. Пусть не сегодня. Пусть не своей рукой. Все равно убил. Прикончил. Угробил. Похоронил. Забраковал. Коз-з-з-зел!!!»
На свалке вдруг оказалось много тише, чем раньше, только дружный топот множества ног приближался со всех сторон. И Женька наверху что-то несуразное выкрикивал, хлопая Костика по щекам, будто не понимая, что случилось.
Гусев вскарабкался наверх. Женька оставил бессмысленные попытки оживить парализованное тело и сейчас тянул из кармана аптечку.
– Нет! – приказал Гусев. – Не надо.
– Как?! – Глаза у Женьки были шальные.
– Очнись. Ты что, не понял, в чем дело? Костя под марафетом. Дурак я, нужно было вспомнить, как он рассказывал, что мечтает по бомжам пострелять.
– И ты… И ты с самого начала знал?!
Со всех сторон их обступили насупившиеся выбраковщики из группы Данилова. Только их здесь не хватало.