– Это ты так говоришь, чтобы пар выпустить, – сказал Валюшок убежденно. – Я же тебя знаю, Гусев. Хотя ты, оказывается, и не Гусев.
– Да Гусев я, расслабься. Конечно, ТОМУ Гусеву я не родственник. Это Иван промахнулся. Что вновь доказывает, какой он болван и непрофессионал.
– Может, и Птицына тоже не было? Слушай, ведущий, ты вообще предупреждай, когда тебе можно верить, а когда не стоит.
Гусев повернулся к Валюшку и крепко взял его за отворот куртки.
– Когда я говорю с тобой, верь каждому слову, – чуть ли не приказал он. – Когда я разговариваю с потенциальным браком, можешь не верить ничему. Такой расклад тебя устроит?
– Устроит. Так был Птицын или нет?
– А садись-ка ты, мил друг, за баранку, – оборвал Валюшка Гусев. – На работу пора.
Они поменялись местами, Валюшок повернул в замке ключ. Гусев молча курил, глядя в окно. И подал голос, только когда машина заехала на парковку во дворе офиса Центрального.
– Его настоящая фамилия была Лебедев, – сказал он. – Лебедев Павел Леонидович. Вот так. По-моему, близко – Лебедев, Птицын, особой разницы нет. И тот, и другой… с крылышками. Если кому-нибудь расскажешь – убью.
Такое положение дел – сочетание любви и страха – как нельзя лучше соответствовало планам Влада. Тому, кого боятся и в то же время любят, легко собрать армию.
В подвальном тире громогласно препирались Данилов и Мышкин.
– Не моя это дырка! – кричал Мышкин, потрясая в воздухе размочаленной мишенью. – Это ты, гад косой, так сказать, запузырил!
– Ты еще скажи, что нарочно!
– А-а, значит, нарочно!
– Да у нас же патроны под счет, дубина! Ты сам и пересчитывал!
– Я-то, так сказать, пересчитывал. А кое-кто, так сказать, потом еще ковырялся, заело у него, так сказать, видите ли!
Гусев осторожно втерся между двумя здоровяками.
– Третейского судью вызывали? – спросил он. – Туточки я. Такса – по стакану с рыла. Судить буду строго, но справедливо.
– О! – расплылся в улыбке Данилов. – Здорово, Пэ. Добрался-таки до своего друга Шацкого? Поздравляю.
Мышкин раздраженно отшвырнул в сторону мишень.
– Пэ, этот снова мухлюет, зараза, – пожаловался он. – Влепил мне дырку в самое, так сказать, «молоко».
– И не в какое не в «молоко». Чистая семерка… Или шестерка. Расслабься, это ничего. Бывает…
– Ну что мне его обыскивать, что ли? Откуда я знаю, может, он лишний патрон в заднице, так сказать, прячет…
– Ты мои выстрелы считал?! – заорал Данилов. – Считал или нет?!
– Встали, значит, на позицию, а он возится, перекос у него, видите ли… Двадцать раз затвором щелкал!
– Ребята, на полтона ниже, а? – попросил из-за стола в углу инструктор. Он разговаривал по телефону. – Мне жена звонит, имейте совесть.
– Ты ему сколько, так сказать, патронов выдал?
– Сам знаешь, обоим поровну. Мышкин, я тебя умоляю… Что? Маш, извини, у меня тут сумасшедший дом на тренировку приехал… А?
– Это наглая, так сказать, подлая и циничная выходка, достойная всяческого осуждения! – провозгласил Мышкин. – Короче, Пэ, скажи, что ты его осуждаешь.
– Данила, я тебя осуждаю, – послушно сказал Гусев. – С ног до головы. В следующий раз стреляй хуже, чтобы коллеге Мышкину было не так обидно.
– У коллеги Мышкина просто руки дрожат после вчерашнего, – парировал Данилов. – Он сначала в тренажерном зале переусердствовал, а потом за столом окончательно надорвался. Ничего, бывает…
Мышкин сунул Данилову под нос внушительный кулачище.
– Я могу толкнуть двести кило, – сказал он, – а потом выпить два литра. И у меня ни один пальчик не дрогнет.
– Так сказать, короче, значит, – напомнил Гусев. – Мышкин, ты, когда волнуешься, напрочь выходишь из образа. Ты, наверное, когда стрелял, тоже волновался. Так сказать.
Мышкин почесал в затылке.
– Я правда лажанулся? – спросил он уже вполне мирно.
– Ты просто немного отвлекся, – утешил его Данилов. – У тебя был какой-то отсутствующий вид. И потом, это все-таки твердая шестерка. Или даже семерка.
– Кажется, третейский судья больше не нужен. Так где мои два стакана? – напомнил Гусев.
– Две собаки, – бросил Мышкин. – Данилу опять послали, так сказать, псу под хвост.
– И я, так сказать, снова развонялся, – хмыкнул Данилов. – А этот, значитца, славный русский богатырь…
– Я говорю – чего ты, мать твою, орешь, значит, на все отделение? Хорошая тренировка по движущейся, так сказать, мишени. Ну и, короче, подставился. Этот, блин, хитрый Алеша Попович заначил лишний патрон…
– Опять двадцать пять!
– Короче, мне теперь вести группу на собак, – хмуро заключил Мышкин. – На той неделе. Мало того, что график, так сказать, ломается…
– Да ладно, у тебя группа послушная, – утешил его Данилов, у которого в глазах так и играли лукавые огоньки.
– Послушная-то она послушная… – вздохнул Мышкин. Он подобрал свою мишень и пристально на нее уставился. – Боже мой, какой срам! Данила, а Данила… Может, еще разок?
– Хрена, – отрезал Данилов, мгновенно напрягаясь. – Обосрали – обтекай. Не умеешь – впитывай. Привыкай – бывает…
– Мужики, а я ведь по делу к вам, – сказал Гусев. – Насчет провокации в Саратове есть идеи?
У инструктора, который по-прежнему внимал голосу из телефона, дернулось свободное ухо.
– Какие тебе идеи? – спросил Данилов. – Как поймать гада? Нет идей. Кому это выгодно? Кому угодно, вплоть до ментов.
– Это сделали диссиденты… – пробормотал Мышкин, засовывая палец в злосчастную дырку на мишени. – Какой-нибудь, так сказать, сумасшедший правозащитник… Ранее не зарегистрированный…
– И где он взял автомат?
– У бандитов купил. – Мышкин вытащил палец из дырки и опять бросил мишень под ноги.
– А убирать кто будет? – осведомился инструктор. – Нет, Маш, это я не тебе…
– Откуда в Саратове бандиты с автоматами?
– Прямо стихи, – ухмыльнулся Данилов. – Хожу я по Саратову, махая автоматом.
– Что за слово – «махая»? – сморщился Гусев. – И не настолько правозащитники сумасшедшие, чтобы устраивать такие провокации.
– Правозащитники все сумасшедшие, – не согласился Данилов. – Зачем нормальному человеку защищать права, которые и так соблюдаются?
– А что ты, собственно, знаешь об этих правах? – ехидно осведомился Гусев.
– Да он их, так сказать, каждый день зачитывает, – ввернул Мышкин. – Право оказать сопротивление, право не отвечать на вопросы…