– Все равно вам хана, людоеды… – прошипел «гомозиготный». – Все на каторгу пойдете, кого не убьют…
– Это ты, мил друг, на каторгу пойдешь. Ох и повеселятся же там! Ухо одно, яйцо одно, глаз тоже один – насчет глаза я не забыл, не думай… Ты, милашка, будешь главный прикол инвалидного барака! А что касается людоедов…
– А-а-а!!! А-а-а!!! У-у-у!!!
– Это тебе за Гусева, палач недоделанный!
– О-о-о…
– Повторяю вопрос. Задание. Ну?!
Раздался топот, как будто спускались по лестнице. В поле зрения появились несколько человек из группы Данилова. Старший оглянулся и вопросительно двинул подбородком.
– Умер Семецкий, – сказали ему. – Так что потери вчистую – девять. И раненых – десять.
– Меня-то зачем считать?
– Да нет, без тебя. Оказалось, Лопух с пулей в ноге бегал. Только сейчас заметил.
– М-да, бывает… Хорошо. Раненых грузите – и в больницу. От шефа есть что-нибудь?
– Он в Кремле надолго застрял, непонятно, когда освободится. Говорит, сами пока разбирайтесь. Да, Корней звонил. Он вызвал отдыхающую смену, так никто не пришел.
– Чего и следовало ожидать. По домам тепленькими взяли. Главное – чтобы именно взяли. Тогда вернут. Ладно, хватит трепаться, берите Гусева. И вот что, Миша, пока будешь ехать, пробейся на «вертушку», найди кого-нибудь, чтобы отцу его передал…
Дальше Гусев ничего не услышал, потому что расслабился и то ли снова потерял сознание, то ли заснул.
– Ну, ты здоров дрыхнуть! – сказал Валюшок, присаживаясь рядом с кроватью, игравшей роль больничной койки. – Проспал революцию и контрреволюцию. Между прочим, тебя к ордену представили.
– «Беретту» мою принес? – спросил Гусев невнятно. Прошло уже три дня, а сплошная опухоль, в которую превратилось его лицо, едва-едва начала спадать.
– Извини, не нашли. – Валюшок горестно развел руками. – Может, потом объявится.
– Как же, объявится… Дознаватель какой-нибудь прикарманит. Жалко пушку, я из-за нее человека убил.
– Знаю я, как ты убил. Мне Данилов все расписал в красках.
– Наврал, конечно.
– Может быть. А знаешь, я ведь «браунингом» разжился. Все как положено, в бою взял. Когда тебя вытаскивали.
– Поздравляю. Машину-то чинишь?
– Некогда. Успею еще. Я пока на «двадцать седьмой». Колоритный аппарат, весь в пробоинах. Знаешь, как чайники на дороге шарахаются? Прямо жаль заделывать.
– Что в отделении?
– Не поверишь. Укомплектовано заново теми самыми мудаками, которые нас убивать приходили. И главное – наглые такие… А знаешь, кто теперь начальник? Твой приятель Корней. Шеф на повышение уходит, чуть ли не директором.
Гусев тяжело вздохнул.
– Я действительно все проспал, – сказал он. – Слушай, Леха, строго между нами. Где бутылка, салабон?!
Валюшок от души рассмеялся.
– Я все ждал, насколько у тебя выдержки хватит. Вот. – Он воровато оглянулся, как будто в палате еще кто-то был, и добыл из-за пазухи литровую бутыль «Джек Дэниелс». – Нормально? А тут, в пакете, я кока-колу принес, если захочешь разбавить. Там еще апельсины всякие, шоколад…
– Спасибо, – выдохнул Гусев и так вцепился в бутылку, словно это был эликсир молодости.
– Не за что. Долго тебе здесь?
– Да хоть сейчас выписывайся. Я просто не хочу, честно говоря. Надо перележать недельку-другую. Да и… Старшие товарищи советуют.
– Охрана у тебя просто зверская. Такие лоси у дверей сидят… Представляешь, с ног до головы обыскали. Думал, все – отнимут пузырь. А они только оружие забрали. Козлы. Будто я не выбраковщик!
– Ты выбраковщик, Лешка, – сказал Гусев серьезно. – Ты настоящий суперагент с лицензией на убийство. Если бы не ты… По большому счету, из-за тебя одного все получилось так, как… Ну, как оно сейчас есть.
– Да ладно…
– Ничего не ладно. Спасибо тебе.
– Мне тоже орден пообещали, – заявил Валюшок без всякой ложной скромности. Видно было, что он своими подвигами гордится. – Да всем достанется. Шефу – Героя, остальным по Красной Звезде. Говорят, даже Корнееву что-то обломится. За проявленное мужество. Я все думал – как это называется, когда тебе в рыло сапогом двинут!
– Не обижай Корнея. Не такое уж он дерьмо. У него, оказывается, дочь больная под браком ходит. Вот он и рвет на службе жилы. Видишь – дорвался…
– Угу. Ты извини, мне пора. Да, ближе к вечеру Данилов подъедет. Ты не прикончи бутылку сразу, он намекнул, что хочет с тобой о чем-то серьезно поговорить.
– Мне сейчас пара глотков – и глаза на лоб, – сказал Гусев печально. – Алкоголь с обезболивающим… Ломовая смесь. А он не сказал конкретнее, в чем дело?
– Мне кажется, он тех уродов все-таки расколол, которые тебя допрашивали. Очень уж у него вид был загадочный.
– Какой там допрос… Так – глумления и издевательства. Знаешь, я ведь почти ничего не помню.
– А это разве плохо? – удивился Валюшок.
Данилов приехал очень поздно и застал Гусева весьма и весьма навеселе. Тем не менее он тоже вытащил бутылку и сунул ее больному под кровать.
– Охрана у тебя педерастическая, – сказал он. – Расстреливать таких охранников. Видят же – идет выбраковщик. Нет, все равно ноги врозь, руки на стену… Где они были, спрашивается, когда тебя сцапали?
– Да плюнь ты!
– Спасибо, выпивку не отняли. И то: «А не много ли будет?» Я говорю – вам точно мало не покажется, когда сюда все Центральное придет! В Кремле никому мало не показалось… Блин, жалею страшно, что не участвовал.
– Ну, извини.
– Ерунда, бывает…
– Я, между прочим, тоже не участвовал.
– Ха-ха! Пэ, если бы не ты… По большому счету, из-за тебя одного все так удачно сложилось.
– Это не из-за меня, – слабо возразил Гусев. – Это Валюшок постарался. И на месте оказался вовремя, и с хвоста его не стряхнули. Умеет ездить парень. Ну, рассказывай, как там вообще.
– Да погано. Бардак. В целом по стране накрылось семьдесят процентов личного состава АСБ. В Москве самые маленькие потери у Юго-Западного, которое сразу лапки кверху сделало, ну и мы второе место держим.
– А сколько у нас?
– Больше половины. Убитыми – сто восемьдесят семь. Из них в Кремле – девяносто. Всех к Герою посмертно. Даже тех, кого по домам перестреляли.
– Много им с этого радости… Особенно семьям. Накатим по одной за помин невинно убиенных?
– Давай, – согласился Данилов, подхватывая с тумбочки стакан.
– Живи, Данила.
– Живи, Пэ.