– Неприязнь? Красивое слово и очень вежливое. Мне больше нравится «ненависть», – хмыкнула я. – Но все твои обвинения – пустышка.
– Да что ты? – Лопатов-Пяткин обернулся так резко, что пришлось отступить на шаг. Его глаза, мгновение назад черные и глубокие, превратились в змеиные желтоватые щели с вертикальными сокращающимися зрачками.
– Не испугал, – растянула я губы в усмешке. – Такого я насмотрелась в Иансе. Так о деле? Твой брат Александр погиб гораздо раньше моего появления в твоем гостеприимном склепе. Твой дракон одурел от заточения в темнице и едва не сожрал тебя самого. Выпь самым идиотским образом влетела в стену и подохла, когда пыталась полакомиться моей плотью. Ну Евсей и вовсе фигура нелепая, удивляюсь, как он еще не оскоромился вами всеми. По очереди.
– Ты только что подписала смертный приговор, – прорычал Василий мне в лицо.
– Все равно не страшно, – прошипела в ответ ему я. – Ответь – зачем тебе нужна Берегиня, и, может быть, я перескажу тебе проклятое заклинание. Оно охладит твой пыл?
Лопатов-Пяткин тут же приутих.
– Ты нужна моей армии. – Он нехотя отошел от меня, видно все еще сожалея о том, что не воспользовался таким удобным случаем свернуть мне шею. – Мои люди воспрянут духом, если сама Берегиня Иансы будет с ними рядом!
Признаюсь, нелепый ответ сбил меня с толку. Отчего-то я считала, что Берегиня – не более чем Хранитель, в которого превращается человек, прочитав заклинание Ловец Душ. Но я же не нашла своего дракона, да и не искала, а значит… Собственно, что это значит?
– Армия – это та жалкая кучка бездарей, притащивших меня сюда? – полюбопытствовала я.
– Армия? – осклабился Василий и тотчас резко раскрыл пыльные портьеры.
В жутковатую полумглу кабинета ворвался дневной свет.
Я приблизилась. В окне виднелись серое дождливое небо, низкие облака, врезающиеся в горизонт, и там, вдалеке на холмах, будто белые цветы распустились шатры, а между ними сновали сотни людей, похожие на суетливый рой мух.
– Это армия, – произнес граф с чувством, и его губы чуть дрогнули в злорадной ухмылке. Когда он повернулся ко мне, то уже торжествовал: – Ответь мне, что может быть сакраментальнее человека, победившего свою природу и ставшего Хранителем дракона?
– У меня нет дракона.
– Я разрешу тебе выбрать любого, какого пожелаешь, Берегиня. – Василий, вероятно, чувствовал себя полновластным хозяином мира, и в этой своей уверенности походил на сумасшедшего. – Для чего было отнекиваться, если можно договориться просто, быстро и без болезненных взаимных угроз?
– Ты что же, извиняешься?
– Тебе ничего не грозит. Ровно до того момента, пока ты будешь оставаться с нами, – почти дружески поведал Лопатов-Пяткин. – Авдей поможет тебе не сбиться с верного пути.
– И чем же мне поможет Авдей? – глумливо осклабилась я, окинув колдуна тяжелым взглядом. – Наверное, прочитает слезливую проповедь? Я угадала?
Граф лишь усмехнулся на мой очередной выпад, совершенно его не тронувший, и коротко кивнул колдуну, отдавая безмолвный приказ.
Авдей двигался неожиданно быстро и ловко. Я даже вздрогнуть не успела, как он схватил меня за руку, до боли вывернув ее, а в следующую секунду холодный металл обхватил запястье. Вскрикнув, я вывернулась, оттолкнув старика. Он налетел на стол и сшиб давно высохшую серебряную чернильницу, бумаги, тут же разлетевшиеся по полу, а также тяжелую мраморную печать для сургуча. Я же неловко завалилась в кресло, обитое вытертым бархатом, и словно увязла в мягких подушках.
На руке болтался широкий медный браслет с тонкими острыми кромками. Поводок. Кажется, теперь мне стало страшно. Такие уродливые побрякушки надевают на каторжников в рудниках, чтобы не сбежали, а подвязку – обычно тонкое простецкое колечко – отдают надзирателю. Сделай лишний шаг, перетяни подвязку, и с легкостью останешься без руки или ноги– смотря куда прицепят. Но часть плоти оторвет не сразу – сначала кромки только сожмутся, врезаясь в кожу, потом медленно разорвут сухожилия, раздробят кости. И ты никак не сможешь это остановить, ведь больше ты себе не хозяин.
– Спасибо, что на шею не нацепили, – угрюмо высказалась я, рассматривая «украшение».
Василий крутил между пальцами тонкое колечко, разглядывая его почти безучастно. Но мы оба понимали – под внешним безразличием прячется бурлящая злая радость. Он мечтал расквитаться со мной с тех самых пор, как я случайно узнала о его тайнах. Авдей, синюшный и трясущийся, облокотился о столешницу, очевидно растратив все силы.
– Что, колдун, сердечко шалит? – хмыкнула я, пытаясь выбраться из мягкого плена кресла.
– Наталья! – Граф надел кольцо на мизинец. – Пока поводок длинный, но станешь паясничать – укорочу! – И вдруг рявкнул излишне резко: – Степан!
Дверь моментально открылась, впуская Хранителя внутрь. Он остановился на пороге и не решался сделать шаг, боясь запачкать грязными сапогами и без того плохо вычищенный серый ковер на полу. Выглядел Степан до странности скованным и напряженным. Только потом поняла – он боялся графа до трясущихся поджилок, подгибающихся коленей, и ничто не могло изменить этого.
– Степан, к вечеру собери отряд Натальи у парадного входа. Мы выйдем поздороваться.
– Мой отряд? – насторожилась я, наконец-то встав на ноги и оправляя рубаху.
– Ты же не думала, что война тебя не затронет, – хмыкнул граф. – Или ты действительно так думала? Глупышка, право слово.
Странное, однако, у графа чувство юмора.
Мне выделили бывшую комнату Ефросиньи – девицы-выпи. Не скажу, что смутили. Постелили бы на лавке в подвальных казематах – наплевать. Спать хотелось до умопомрачения.
Посреди комнаты стояла лохань с горячей водой, притащенная лакеями для мытья, на кровати с балдахином лежали чистые порты и рубаха. В углу рядом с камином жалась худенькая девушка в великоватом платье и нелепом чепце.
– Тебя как зовут? – Я села на мягкую перину, стаскивая грязные сапоги и брезгливо откидывая их.
– Н-Наталья, – тихо пролепетала она.
– Наталья? Тезки, значит. – Не церемонясь, я спокойно стянула с себя перепачканную одежду, оставшись нагой и совершенно сконфузив несчастную. – Как же ты, Наташенька, ангел мой, в этот гадюшник попала?
Погрузившись по подбородок в теплую воду, я закатила глаза от блаженства. Служанка схватила мочалку, чтобы намылить мне спину.
– К деревенской работе не приучена. Слабосильная, вот в горничные и подалась. – Она ловко терла мои плечи.
От дурманящего запаха лаванды накатила сладкая дрема, и я даже не слышала, как распахнулась дверь. Только моя скромная помощница вдруг отпрянула от лохани, как черт от святой купели.
– Иди, – тихо произнес бархатный баритон.
Я напряглась, внутри все сжалось пружиной, и, чтобы не разразиться бранью, до боли прикусила губу. Наталья выскочила в коридор, будто ее подгоняли раскаленной кочергой, даже дверь за собой не прикрыла. Оплошность исправил сам Василий, громыхнув засовом.