Посетительница стояла передо мной, бледная от усталости, в розовых расклешенных брюках и мужской клетчатой рубашке, перекинув через руку пальто. Похоже, она проделала долгий путь.
— Я не занимаюсь набором сотрудников, — объяснил я. — У меня другие обязанности.
— Я понимаю, но ваш стол — ближайший к двери, — сказала госпожа Сильвия. — Можно я присяду? — Не ожидая ответа, она села на стул лицом ко мне. — Вы посмотрите мою анкету?
— Вам надо в отдел кадров.
Госпожа Сильвия пристально глядела на меня сквозь толстые стекла очков. У нее было милое нагловатое личико — именно такой она дважды являлась мне во сне. Меня поразила ее болезненная хрупкость.
— По крайней мере вы позволите мне немного посидеть здесь и перевести дух?
— Конечно. Хотите воды?
— У вас не найдется чашки кофе?
Я налил ей кофе. Сильвия сидела расслабившись, вперив перед собой безразличный взгляд. Одета она была неплохо, со вкусом и по моде — в южно-калифорнийском стиле. В черных, по-африкански курчавых волосах тонула небольшая белая шляпка.
— Благодарю.
Она приняла чашку с кофе, и я обратил внимание на красоту ее рук. Длинные пальцы, безупречный маникюр с бесцветным лаком. Шикарная девица, подумал я, лет двадцати с небольшим. Голос посетительницы звучал довольно бодро и выразительно, но лицо оставалось холодным и бесстрастным. Похоже, ее что-то угнетало. Видно, жизнь сложилась несладко.
— В каком качестве вы хотите работать? — спросил я.
— Я умею печатать и стенографировать и два года изучала журналистику в колледже. Могу редактировать тексты на обороте обложки. Я работала в редакции университетской газеты в Санта-Ане.
Зубы у нее были потрясающие — я таких в жизни не видывал, а губы довольно чувственные — по контрасту с суровостью, которую придавали лицу очки. Будто нижняя половина лица взбунтовалась против аскетизма, навязанного воспитанием в детстве. Эта женщина, решил я, рассчитывает каждый свой шаг; в высшей степени организованная натура, никаких непродуманных, стихийных действий.
— Какая у вас гитара?
— Гибсоновская. Но я не профессионалка.
— Песни пишете?
— Только стихи.
Я процитировал:
— «Обуйся, на заре покинув ложе,
Ведь босиком встречать рассвет негоже».
Она рассмеялась — смех был звучный, глубокий.
— Да. «Ода Эмпедоклу».
— Как вы сказали?
— Вы, наверное, прочли это в моем школьном ежегоднике.
— Как я мог читать ваш школьный ежегодник?
— А где же? — спросила госпожа Сильвия.
— Не помню.
— Одна подруга сделала такую надпись под моей фотографией. Считала, что я законченная идеалистка — по земле не ступаю, витаю в облаках… Она была очень пристрастна ко мне.
— Вам надо в отдел кадров, — напомнил я.
Кое-что в моем сне оказалось правдой. А в некоторых деталях явь была совершенно иной. При ясновидении — так назвал бы это Фил — ошибочное восприятие или ложные трансдукция и интерпретация образов находящимся в состоянии сна разумом привели к сильному искажению информации. Вряд ли я мог записывать песни в исполнении секретаря-стенографистки; таких дисков много не продать. Вряд ли я мог действовать согласно инструкциям, полученным во сне, пусть даже таковые исходили от ВАЛИСа.
Сохранилось имя, да и внешность посетительницы была точно такой, какую показывали мне на фотоснимке и на обложке диска — уже только это доказывало справедливость сна. Но тут совпадения, по всей вероятности, и закончатся: работу у нас она получит только чудом — насколько мне было известно, штат фирмы переполнен.
Госпожа Сильвия поставила чашку, поднялась, и ее лицо на мгновение озарилось улыбкой.
— Может быть, мы еще увидимся.
Она вышла, ступая медленно и как-то нетвердо. Ее ноги выглядели очень тонкими, хотя расклешенные брюки не давали возможности судить об этом определенно.
Закрыв дверь, я обнаружил, что женщина оставила на моем столе свою анкету и ключи. Я не удержался и взглянул на ее анкету, пока шел по коридору. Родилась в Йорба-Линде, округ Орандж, в 1951 году. Девичье имя: Садасса Арампров.
Я застыл на месте с анкетой в руке. Отец: Серж Арампров, мать: Галина Арампров.
Не потому ли ИИ-оператор устроил нашу встречу?
Я догнал ее и остановил.
— Вы когда-нибудь жили в Пласентии?
— Я там выросла, — ответила Садасса Сильвия.
— Вы знали Ферриса Фримонта?
— Нет. Когда я родилась, он уже переехал в Оушнсайд.
— Я живу в Пласентии, — сказал я. — И как-то со своим приятелем наткнулся на имя Арампров — оно было вырезано на тротуаре.
— Работа моего младшего брата, — улыбнулась Садасса Сильвия. — У него был трафарет с этим словом, и он писал его где попало.
— Мы нашли надпись в квартале от дома, в котором родился Феррис Фримонт.
— Я знаю это место.
— Есть ли какая-нибудь связь…
— Никакой, — сказала она решительно. — Просто совпадение. Мне вечно задают этот вопрос, когда я называюсь своим настоящим именем.
— А Сильвия — не настоящее?
— Нет. Я не была замужем. Просто из-за Ферриса Фримонта я сменила фамилию. Сами понимаете: жить с фамилией Арампров невозможно. Я взяла фамилию Сильвия, понимая, что все автоматически воспримут ее как имя и станут думать, что меня зовут Сильвия Садасса.
Она улыбнулась, обнажив восхитительные зубки.
— Я должен заключить с вами договор на запись вашего исполнения.
— Исполнения? Игры на гитаре?
— Пения. У вас превосходное сопрано. Я слышал.
Она ответила как ни в чем не бывало:
— Да, у меня сопрано. Я пою в церковном хоре. Я, видите ли, прихожанка епископальной церкви. Но голос так себе, ведь я не училась петь. Лучше всего мне удаются скабрезные куплеты, если выпью немного виски.
— Я говорю лишь то, что знаю, — сказал я. Похоже, не все, что я знал, имело какой-то смысл. — Хотите, я провожу вас к начальнику отдела кадров и представлю?
— Я с ним говорила.
— Уже?
— Он как раз выходил из кабинета и сказал, что компания не набирает сотрудников. У вас штат переполнен.
— Верно. — Мы стояли и смотрели друг другу в лицо. — А почему вы ищете работу именно здесь, в «Новой музыке»?