Я прокашлялась и спела про жаворонка – как между небом и землёй песня раздаётся. Ничего получилось, но можно гораздо лучше. В глубокой ночи эта вокальная партия прозвучала особенно умильно. А кому я петь-то буду? Рвануть, что ли, на эстраду?
Смеяться и попсить можно было сколько угодно. А проблема оставалась серьёзной. Кто же всё-таки я? Зачем я такая? Наверняка была какая-то цель моего создания. Если такая – то это жопа…
«Птица райская, зовомая Сирин, глас ея в пении зело силен. На востоце в Эдемском раю пребывает, пение красно воспевает, православным будущую радость возвещает, которую Господь святым своим обещает. Временем вылетает и на землю к нам, подобно сладкопесненно поет, якоже и там. Всяк бо человек во плоти живя, не может слышати гласа ея. Аще кому слышати случится, таковый от жития сего отлучится. Но не яко тамо он пребывает, а вослед ея теча, пад умирает»…
Что же это получается – живым пение этого самого Сирина недоступно? Так написано в книге «Гранограф». Чудесно – кто живой, тот голоса слышать не может. А кому это случится, тот, стало быть, от жития сего отлучится. Побежит вслед за сладкоголосой птицей – падает и умирает… Ну и зачем она нужна, эта подруга Сирин? Для увеличения количества покойников? Смерть людям накаркивать? Нет, это не я. Я так не хочу.
А что тут у нас девушка Алконост – такая-то красавица?
В исполнении художника Билибина она выглядела иначе. В какой – то царской шапке, короткой кофте с широкими рукавами, крылья отдельно, руки отдельно, в одной руке свиток, в другой какой-то кудреватый подсолнух. Рядом на картинке сообщалось, что этот самый Алконост таков венец носит, сицевы цветы из рая износит. Ситцевые, может? Вот эти самые полуподсолнухи?
А вот ещё какая информация про Алконоста:
«Птица райская Алконост близ рая пребывает, некогда и на Ефрате реце бывает. Егда же в пении глас испущает, тогда и сама себе не ощущает. А кто во близости ея будет, то и все в мире сем позабудет, тогда ум от него отходит, и душа его из тела исходит. Таковыми песнями святых утешает и будущую им радость возвещает, и многая благая тем сказует то и яве в свитке указует».
То же самое. Сирин, стало быть, в Эдемском саду живёт, а Алконост близ рая пребывает. Неподалёку. Услышал человек её песенку – и смерть. Душа из тела исходит… Добрые священные животные. Всё на радость святым. А остальным, в смысле простым смертным, пророчат игру в ящик. Получается, если этих девушек посадить к микрофону – и все, кто их услышат, дух-то и испустят? Но почему не сказано, куда эти души направятся? В рай, может, – продолжать слушать пение вместе со святыми? Нет – будущую радость возвещают только этим самым святым. Куда денутся угробленные пением отлетевшие души – не ясно.
Хотя, может, душа из тела отлетает не насовсем! А на время слушания Алконостова пения! Тогда более понятно: волшебная сила искусства. И Алконост – не убийца, а целиком положительный персонаж. К тому же что-то она читает людям из какого-то благого свитка. Письмо счастья? Читать я люблю…
Поглумилась я, поглумилась и стала снова копаться в литературе. За окном вставал рассвет. А я так не хотела быть плохим персонажем, что продолжала выискивать себе оправдание.
Хотелось думать, что я – птицедева Гамаюн. Вот она какая на картине всё того же художника Васнецова. Красивая, сильная духом, решительная – вон какое у неё лицо гордое. Вещая птица, как про неё пишут. Остальные внешние признаки те же: лицо, волосы, крылья. Гамаюн – это посланник Бога. Она предвещает будущее тем, кто умеет слышать тайное, распознавать знаки и понимать метафорическое значение слов и явлений. Ну вот, хорошо. Никаких смертей. Мне эта роль нравится. Но тогда получается что? Я должна пророчить? Но как и кому? Наврать, кстати, чего-нибудь пророческого я завсегда горазда. На картах хорошо гадаю – не знаю их значения, но излагаю как по писанному. Все верят. Но в виде такого прекрасного существа врать стыдно. Это не на даче картами хлопать, гадать на четыре короля. Тут должно быть всё по правде. Наверное, сначала мне должен КТО-ТО передавать информацию. Чтобы я её ретранслировала тем, кому надо. Ну, кому нужно напророчить.
Хотя – нет… Я сама, видимо, должна догадываться о том, что кому сообщать! Или не догадываться – а каким-то особым способом получать информацию из космоса. И только затем уже являть жертве свой дивный лик – и вещать. Нести благую весть. Да, но тогда в дурдомах и кардиологиях прибавится пациентов со сдвигами по фазе и острыми сердечными приступами – это точно. А если я всё же буду врать – мои клиенты это быстро раскусят. Верить перестанут. Да и пришибут ещё сгоряча. И настанет мне обычный кабздец – а я даже магическое сопротивление не смогу оказать, я же не волшебная. Или, может, волшебная – просто пока всех своих функций не знаю?!
Я тут же разделась, осмотрела себя в человеческом виде, обернулась, обследовала в изменённом. Делала пассы – сначала руками, затем крыльями, пробовала взглядом двигать предметы, мысленно пыталась воспламенить стопку журналов. Бесполезно. Магии не было. Я не Гарри Поттер. Выходит, я умею только одно – оборачиваться и летать. А всё остальное – тайна.
Взгляд мой упал на обложку «Бестиария» – кожистый крылатый монстр ехидно скалился, явно норовил укусить музыкальную трубу, которую поднёс к пасти. Какой-то демон. Противный.
И тут ужас пробрал меня… А вдруг я тоже зловещий персонаж? Если я всё-таки этот самый Сирин, и поэтому единственные мои функции – летать и петь? Тогда, значит, я действительно являюсь людям перед смертью?… Меня видел Глеб. Я, правда, не пела. Но орала и разговаривала. Не сладкоголосо, но как могла.
Глеб. Что с ним? Ой, а вдруг!..
Пять двадцать утра. Ерунда. Главное – узнать, что с ним! Я схватила мобильный и набрала номер Глеба.
Гудки. Телефон принимает!
– Да…
– Глеб, Глеб, здравствуй, это я! – закричала я в трубку.
– Здрасти. Да! Вы… Ты хочешь приехать?
– Да! Да, Глеб, конечно! С тобой всё в порядке? Скажи мне честно! Честно скажи, Глеб!
– Всё хорошо! А у тебя? У тебя хорошо?
– Да, хорошо! А мама твоя как?
– Нормально.
– А муж её?
– Да…
– А дядя Коля?
– И дядя Коля.
– А доярки?
– Ну и доярки. И заведующая, и председатель.
– И коровы, и Бек, и собаки?…
– Да, да!
Стоп. В нечеловеческом виде меня наблюдал только Глеб. Так что беспокоиться нужно лишь за него. Но вроде жив. Ничего не случилось.
– Глеб, миленький, с тобой точно всё в порядке?
– Ну да же, да. Ты чего волнуешься-то? Не надо.
– Ты будь осторожен, ладно? Будь, пожалуйста, очень осторожен! – кричала я в трубку.