Когда вас катапультируют из седла на скорости приблизительно тридцати миль в час, перед глазами все мелькает, точно в калейдоскопе. Я увидел, как бешено завертелись, слившись в одно целое, разрозненные картинки – небо, деревья, трава, – и втянул голову в плечи, скорее инстинктивно, чем осознанно. Некоторыми частями тела я чувствительно приложился к покрытой дерном земле, а Блокнот лягнул меня в бедро напоследок. Мир перестал кружиться, и полтонны лошадиного веса не обрушились с сокрушительной силой сверху. Жизнь продолжалась.

Я медленно сел, задохнувшись от удара, и увидел зад моего беззаботно удалявшегося подопечного.

Ко мне бежал врач "Скорой помощи" в знакомой черной униформе больницы Сент-Джон. Я испытал прилив паники. Условный рефлекс. У него было доброе лицо – совершенно незнакомый мне человек.

– Все в порядке, приятель? – спросил он.

Я слабо кивнул.

– Вы полетели кувырком вниз готовой.

– М-м, – я расстегнул шлем и стянул его. Заговорить не получалось.

Грудная клетка содрогалась от недостатка воздуха. Он подхватил меня под руку и помог встать сначала на колени, а потом – как только я снова смог дышать нормально – на ноги.

– Кости целы?

Я кивнул.

– Гнутся – не ломаются, – весело изрек он.

– М-м...

Рядом с нами резко притормозил "Лендровер", и ветеринар, сидевший в кабине, сказал, что лошадей, требующих его внимания, нет и потому он готов подбросить Меня к трибунам.

– Вы упали, – заметила Джосси, когда после осмотра врача я покинул травмопункт с заключением "практически здоров" и вновь обретенной способностью глубоко дышать.

– Факт, – улыбнулся я.

Она искоса посмотрела на меня своими огромными глазищами.

– Я думала, все жокеи с болезненной чувствительностью относятся к напоминаниям о своем падении, – заметила она. – Только и слышишь болтовню о том, что обычно падает конь, а наездник всего лишь тонет вместе с кораблем.

– Совершенно верно, – сказал я. – Но Блокнот на самом деле не падал, значит, упали вы, – тон ее был высокомерным и насмешливым.

– Не спорю.

– Нет, вы невозможны. – Она улыбнулась. – Блокнота поймали на соседнем поле, поэтому, пока вы переодеваетесь, я прогуляюсь в конюшни, дабы убедиться, что он в порядке. Встретимся на автостоянке.

– Прекрасно.

Я переоделся в обычную одежду, договорился с гардеробщиком переправить мои седла, шлем и прочее снаряжение в Аскот к будущей среде и коротким путем отправился на стоянку.

Толпа рассеялась, и только запоздавшие, вроде меня, расходились теперь по двое и по трое. Автомобили не заполняли стоянку плотными, ровными рядами, как утром. Еще не разобранные машины в беспорядке рассредоточились по всей площадке.

Я заглянул в салон "Доломита", посмотрел за спинками передних сидений. Никого.

Интересно, что бы я сделал, если бы там кто-нибудь оказался, с содроганием подумал я. Без сомнения, со всех ног помчался бы как можно дальше. Я стоял, облокотившись на машину, и дожидался Джосси. Похоже, никто не испытывал ни малейшего желания меня похищать. Тихий, весенний субботний вечер в Нортгемптоншире, расслаблявший не хуже выпивки.

Глава 10

Следом за мной Джосси доехала на светло-голубом "Миджете" до паба на южной окраине Оксфорда. Она заказала охлажденный коктейль в высоком бокале с фруктами сверху и крепким напитком на донышке.

– Папа школил Блокнота до посинения, – сказала Джосси, сложив губки венчиком вокруг соломинки, торчавшей из горки фруктов, как мачта из бурелома.

– Некоторых лошадей невозможно научить, – сказал я.

Джосси кивнула. Обмен любезностями закончен, понял я. Она иносказательно извинилась за безобразное поведение лошади, а я согласился признать, что ее отец изо всех сил старался научить мерина прыгать.

Есть тренеры (им, правда, далеко до Уильяма Финча), которые твердо убеждены, будто не существует лучшего места, чем настоящие скачки, чтобы зеленые новички научились прыгать. Но это все равно, что заставить ребенка карабкаться на Эйгер, не показав, как это делается.

– Что побудило вас стать бухгалтером? – спросила Джосси. – Это ведь ужасно скучная работа.

– Вы так считаете?

Она позволила мне вволю полюбоваться большими глазами.

– Вы, очевидно, нет, – сказала Джосси. Она слегка склонила голову, задумавшись. – Вы не выглядите скучным надоедой, и вы не ведете себя как скучный надоеда, если можно так выразиться.

– Судьи рассудительны, медсестры милосердны, шахтеры герои, писатели пьют.

– Иными словами, нечего ждать, чтобы люди соответствовали стереотипу.

– Именно.

Она улыбнулась.

– Я знаю Тревора с шести лет.

Негодница. Тревора, без всяких натяжек, едва ли можно причислить к скучным надоедам.

– Продолжайте, – сказала она. -.Почему?

– Безопасность. Стабильная работа. Хороший заработок. Обычные стимулы.

Она скривила губы.

– Вы лжете.

– Почему вы так решили? – Люди, которые просто так рискуют свернуть себе шею на скачках с препятствиями, не бывают помешаны на безопасности, стабильной работе и деньгах.

– Тогда из-за мамы, – небрежно уронил я.

– Она хотела, чтобы вы выбрали эту профессию?

– Нет. – Я заколебался. Я никогда и никому не рассказывал, почему вырос одержимый пламенным рвением, таким же сильным, как истинное призвание. Джосси ждала с насмешливым вниманием.

– У нее был паршивый бухгалтер, – сказал я. – Я обещал ей, что сам займусь нашими делами, когда вырасту. В сущности, все довольно банально.

– Вы так и сделали?

– Нет. Она умерла.

– Душещипательная история.

– Да, я предупреждал. Абсолютно банальная.

Она помешала фрукты соломинкой, иронии в ней немного поубавилось.

– Боитесь, что буду смеяться над вами.

– Уверен, – сказал я.

– Так испытайте меня.

– Ну... она была не очень практичной женщиной, моя мама. Отец погиб во время нелепого несчастного случая, и ей пришлось одной воспитывать меня.

Ей было около тридцати. Мне девять. – Я замолчал.

Джосси действительно не смеялась, поэтому я продолжал, сделав над собой усилие:

– Она арендовала дом почти у самой набережной в Райде и открыла в нем пансион – всего на ступеньку выше обычных меблированных комнат. Удобный, но без права подавать напитки, что-то в этом роде. Таким образом она могла находиться дома, когда я возвращался из школы или наступали каникулы.