— Но я не стану рассказывать тебе о том парне, который его заменит, — закончил Дэвид все с той же мрачноватой улыбкой — потому что ты его раньше встречала, да вот он и сам идет нам навстречу.
Она и в самом деле его встречала, ибо это был не кто иной, как сам Рубен Батлер.
Своей сестры печальные черты
Ни разу больше не увидишь ты.
«Элегия на смерть миссис Энн Киллигрю»
Этот второй сюрприз свершился по мановению волшебной палочки того же великодушного чародея, чье могущество перенесло отца Джини из Сент-Леонарда на берега озера Гар-лох. Герцог Аргайл был не таким человеком, который мог бы забыть завещанный ему дедом наследственный долг благодарности в отношении внука старого Батлера Книжника. Он решил предоставить ему приход Ноктарлити, так как священник этого прихода умер. Он поручил своему уполномоченному осуществить это решение, но при условии, что образование и характер мистера Батлера отвечают такому назначению. После наведения соответствующих справок выяснилось, что репутация Батлера столь же безупречна, как и самого Дэвида Динса.
Этим назначением герцог облагодетельствовал свою приятельницу и протеже Джини гораздо больше, чем даже сам это предполагал, ибо оно уничтожило возражения Дэвида против ее брака с молодым человеком, о существовании которых герцог и не подозревал.
Мы уже отмечали, что у Динса было некоторое предубеждение против Батлера, которое, возможно, объяснялось тем, что он замечал нежные взгляды, бросаемые бедным учителем на его старшую дочь. В глазах Дэвида это было не чем иным, как самонадеянностью, даже если и не сопровождалось открытым признанием или предложением брака. Но искреннее сочувствие, проявленное Батлером к его горю после ухода Джини в Лондон, Дэвид всецело приписал уважению, с которым тот относился лично к нему, и это значительно смягчило недоброжелательные чувства, проявляемые им иногда к учителю. И как раз тогда, когда он был настроен так дружелюбно к Батлеру, произошло еще одно событие, оказавшее значительное влияние на отношение старика к учителю.
Как только Дэвид оправился от удара, нанесенного ему вторым побегом Эффи, его неотложной заботой стало собрать и вернуть лэрду Дамбидайксу те деньги, которые тот дал им на ведение судебного дела и на дорожные расходы Джини. Лэрд, пони, треуголка и табачная трубка не появлялись в Сент-Леонарде уже много дней, и поэтому Дэвиду пришлось лично отправиться в усадьбу Дамбидайкса, чтобы вернуть свой долг.
Прибыв туда, он застал там неожиданный переполох. Рабочие снимали старые портьеры и вешали новые, везде в доме что-то меняли, чинили, чистили, красили и белили. Старый дом, в котором так долго царили тишина и запустение, нельзя было узнать. Сам Дамбидайкс был чем-то озабочен, и хотя он встретил Динса дружелюбно, в его отношении не чувствовалось прежней сердечной почтительности. Перемена была и во внешности этого владельца земельных угодий, хотя какая именно — Дэвид не мог точно определить: некоторое улучшение покроя одежды и нечто вроде щеголеватости в самой манере одеваться являлись уже сами по себе новшествами. Даже старая шляпа казалась модной: заново отутюженная, с начищенными галунами, она теперь не свисала, как раньше, вперед или назад в зависимости от того, как ее нахлобучили, а была задорно сдвинута набок.
Рассказав о цели своего визита, Дэвид вручил ему деньги. Дамбидайкс внимательно выслушал старика, тщательно и неторопливо пересчитал деньги, а когда Дэвид углубился в рассуждения об избавлении Иудеи от рабства, прервал его вопросом, не кажется ли ему, что одна или две монеты слишком легки на вес. Получив удовлетворяющий его ответ, он спрятал деньги, написал расписку и после некоторого колебания обратился к Дэвиду:
— А Джини писала?
— О деньгах? — спросил Дэвид. — Конечно, писала.
— А обо мне ничего не писала?
— Ничего, кроме самых добрых и христианских пожеланий. А что она могла бы еще написать? — спросил Дэвид, уверенный в том, что длительное ухаживание лэрда (если его попытки приволокнуться за Джини заслуживали такого названия) завершится наконец должным образом. И оно действительно завершилось, но не так, как он хотел или ожидал.
— Ей самой лучше знать, почтеннейший. Я выгнал Джейн Балкристи и ее племянницу. Негодницы они — воровали мясо, молоко и уголь. В воскресенье утром я венчаюсь в церкви.
Каковы бы ни были чувства Дэвида, но он был слишком горд и уравновешен, чтобы выражением лица или словами выдать, сколь неприятно он поражен.
— Желаю, сэр, чтобы тот, кто ниспосылает счастье, сделал бы и вас счастливым. Вступление в брак — благородное дело.
— Я и породнюсь, Дэвид, с благородным семейством — младшей дочерью лэрда Ликпелфа. Их место в церкви рядом с нашим, вот почему я об этом подумал.
После сказанного Дэвиду не оставалось ничего другого, как снова пожелать лэрду счастья, выпить предложенную ему кружку эля и отправиться назад в Сент-Леонард, размышляя о непостоянстве человеческих отношений и намерений. Надежда на то, что со временем Джини станет леди Дамбидайкс, владела сознанием Дэвида гораздо больше, чем он сам это предполагал. Во всяком случае, он не сомневался, что все зависело от его дочери и ей достаточно лишь слегка поощрить своего молчаливого обожателя, чтобы стать его женой; теперь же эта уверенность исчезла навсегда. И поэтому Дэвид возвращался домой не в таком благодушном настроении, в каком подобает пребывать столь праведному человеку. Он сердился на Джини за то, что она не поощряла лэрда, сердился на лэрда за то, что тому требовалось поощрение, и сердился на себя за то, что сердится по всем этим поводам.
Дома он застал уполномоченного от герцога Аргайла, который желал встретиться с ним для того, чтобы окончательно закрепить их соглашение. Поэтому после небольшого отдыха ему пришлось вновь отправиться в путь, на этот раз в Эдинбург, к великому огорчению Мэй Хэтли, объявившей, что «от этакой ходьбы хозяин того гляди и вовсе с ног свалится».
Когда все деловые формальности, касающиеся передачи фермы, были улажены, уполномоченный разъяснил Дэвиду, как обстоит дело с богослужением в новом приходе, к которому тот проявлял такой интерес: герцог выразил желание назначить в новый приход в высшей степени достойного молодого священника по имени Рубен Батлер, который переедет туда на постоянное жительство.
— Рубен Батлер! — воскликнул Дэвид. — Рубен Батлер! Учитель в Либбертоне?
— Тот самый, — ответил уполномоченный герцога. — Герцогу отрекомендовали его с самой лучшей стороны, и, кроме того, он имеет по отношению к нему какие-то наследственные обязательства; редко кто из теперешних священников живет в таких условиях, как те, что мне велено создать для мистера Батлера.
— Обязательства? У герцога? К Рубену Батлеру? Рубен Батлер — священник шотландской церкви! Возможно ли? — без конца восклицал пораженный Дэвид, ибо в глубине души считал Батлера, все начинания которого кончались до сих пор неудачами, нелюбимым пасынком судьбы, к которому она относится с неизменной суровостью и кончает тем, что полностью лишает всех благ.