— Ну, в таком случае, я рад обществу вашей светлости, — сказал Хансдон. Лестеру пришлось вернуться вместе с неотесанным старым лордом в «Забаву», где Хансдон выслушал рассказ находившихся под его непосредственным начальством телохранителей об их безуспешных поисках нарушителей порядка. Хансдон разразился проклятиями, обозвав стражей ленивыми мошенниками, слепыми ублюдками и сукиными детьми. Лестер также счел необходимым притвориться рассерженным на то, что ничего не удалось обнаружить. В конце концов он высказал лорду Хансдону предположение, что шум вернее всего подняли какие-нибудь глупые юнцы, осушившие немало кружек, и теперь они уже достаточно напуганы отправленной за ними погоней. Хансдон, который сам был не прочь приложиться к бутылке, согласился, что лишняя кружка вина может извинить многие глупости.
— Однако, милорд, — добавил он, — если вы не умерите свою щедрость и не ограничите поток эля и вина, которые льются в замке рекой, я чувствую, что мне придется отправлять моих молодцов в кордегардию и отрезвлять их плетьми. Итак, я вас предостерег, а затем позвольте пожелать вам доброй ночи.
Радуясь, что наконец избавился от него, Лестер простился с Хансдоном у входа в башню Сентлоу и, войдя в потайной ход, взял оставленный там фонарь и при его угасающем свете добрался до своих покоев.
Прочь! Прочь! Мой конь воротит морду,
Чуть издали почует лорда.
Я растолкую странность эту:
Рожден он в дни Елизаветы,
Когда великий Лестер
Тут в замке пировал с ней вместе.
Бен Джонсон, «Маска сов»
На следующий день Елизавете и ее двору было предложено новое развлечение. Бравые жители Ковентри взялись представить битву между англичанами и датчанами, по обычаю, засвидетельствованному древними летописями и хрониками и до сих пор сохранившемуся в их старинном городе. В этом представлении одна часть горожан изображала саксов, а другая — датчан; история борьбы между этими двумя свирепыми народами излагалась неуклюжими стихами и подкреплялась основательными ударами. Попутно воспевалась достойная амазонок отвага английских женщин, которые, как гласит история, были главными участницами истребления датчан в день Хоктайда, в 1012 году.
Такие представления издревле считались излюбленной забавой ковентрийцев, но были запрещены стараниями неких ретивых пасторов из пуритан, имевших большое влияние на представителей городского магистрата. Однако горожане Ковентри обратились к Елизавете с просьбой позволить им возобновить свои представления и оказать им честь своим присутствием. Вопрос обсуждался в Малом совете, который обычно сопровождал Елизавету для немедленного решения текущих дел. Петиция, хотя и встретила противодействие со стороны более строгих его членов, была благосклонно принята Елизаветой. Королева заметила, что такие забавы занимают умы людей, которые, если их лишить зрелищ, могут найти менее, невинные развлечения. Что же касается духовных пастырей, то они, бесспорно, достойны всяческих похвал за ученость и благочестие, однако слишком уж строго опекают свою паству. Таким образом, представление было разрешено.
Итак, после утренней трапезы, которую мистер Лейнем именует амброзией, самые видные вельможи, сопровождавшие ее величество, отправились к башне Галереи, чтобы взглянуть на приближение враждующих отрядов англичан и датчан. По сигналу ворота охотничьего парка широко распахнулись, пропуская пехоту и конницу.
Многие наиболее тщеславные горожане и йомены нарядились в фантастические одеяния, чтобы походить на рыцарство двух этих народов, но, во избежание несчастных случаев, им запретили появляться на настоящих лошадях, и они должны были довольствоваться коньками-скакунками, которые с древних пор составляли главную прелесть танца «моррис» и по сие время используются на сцене в грандиозном сражении в финале трагедии мистера Бэйса. Костюмы пехотинцев отличались не меньшей причудливостью..
В сущности, это представление было не чем иным, как пародией на пышные маски, в которых принимали участие знать и дворяне, старавшиеся как можно вернее передать характер изображаемых персонажей. Пародия эта была тем более комична, что, костюмы и повадки участников ее, людей низшего сословия, сами по себе были смешны и нелепы.
Время не позволяет нам подробно описывать их войско, достаточно смехотворное, и оружие, хотя и грозное, но состоящее преимущественно из кольев вместо копий и здоровенных дубинок вместо шпаг. Для защиты от ударов и конница и пехота были снабжены прочными шлемами и небольшими круглыми щитами из толстой кожи.
Представление разыгрывалось под руководством капитана Кокса — этого прославленного шутника из Ковентри, чье собрание баллад, календарей и грошовых рассказов, завернутое в пергамент и перевязанное для верности куском бечевки, до сих пор остается завидной находкой для антикваров. Капитан Кокс молодецки скакал со своим коньком-скакунком впереди отрядов англичан, сохраняя, по свидетельству Лейнема, горделивый вид и размахивая длинным мечом, как подобало бывалому воину, который во время осады Булони сражался под знаменем отца королевы, сурового короля Генриха. Капитан по праву главнокомандующего первым вступил на арену. Проезжая во главе своих вояк мимо королевы, он поклонился и поцеловал рукоять своего меча, проделав такой прыжок, какого никто никогда еще не совершал на двуногом коньке-скакунке. Затем он отвел своих кавалеристов и пехотинцев на противоположную сторону арены, выстроил их по всем правилам военного искусства и стал ожидать, пока его противник приготовится к нападению.
Ждать пришлось недолго, ибо датские кавалерия и пехота, не уступающие английским по численности, доблести и необычности вооружения, не замедлили явиться. Впереди, играя на волынках, олицетворяющих их северную страну, выступали музыканты. Отряды возглавлял признанный мастер обороны, уступающий в искусстве войны разве только капитану Коксу. Датчане, как наступавшие, заняли позицию напротив башни Мортимера, и, когда их ряды построились, был подан сигнал к бою.
Первая стычка врагов отличалась сдержанностью, ибо каждая сторона побаивалась, как бы ее не столкнули в озеро. Но вот подошли подкрепления, и столкновение из простой стычки превратилось в настоящую битву. Англичане и датчане, по свидетельству мистера Лейнема, бросались друг на друга, подобно баранам, воспламененным ревностью, сшибаясь с такой яростью, что вынуждены были попеременно отступать под ужасающий грохот дубинок и щитов. Наконец случилось то, чего опасались более опытные воины, начавшие в этот день баталию: перила по краю вала — возможно, умышленно — были укреплены очень слабо и, уступая натиску сражавшихся, обрушились, так что горячая отвага многих вояк была порядком охлаждена.
Многие бойцы, которых постигла эта беда, не умели плавать; те же, которые умели, были обременены доспехами из кожи и картона, так что дело могло кончиться для них совсем плачевно. Однако все было предусмотрено, и неподалеку стояли многочисленные лодки, готовые подхватить незадачливых воинов и доставить их на сушу. Там, промокшие и обескураженные, они утешались горячим элем и спиртными напитками, щедро подносимыми им, и не выражали ни малейшего желания снова принять участие в этой отчаянной битве.