Это было сказано тоном, не допускающим возражений, и в то же время так ласково, что Сассексу, как ни хотел он уклониться от поездки в гости к своему сопернику, не оставалось ничего иного, как низко поклониться королеве в знак повиновения ее воле и тоном неуклюжей любезности, смешанной со смущением, принять приглашение Лестера. Пока графы обменивались учтивостями, королева сказала лорду-казначею:
— Милорд, мне кажется, что облик каждого из этих двух благородных пэров напоминает два знаменитых классических потока: один — темный и печальный, другой — светлый и благородный. Мой старый учитель Эшем пожурил бы меня за то, что я забыла имя автора. Кажется, это Цезарь. Посмотрите, какое величавое спокойствие царит, на челе благородного Лестера, в то время как Сассекс обращается к нему, хотя и покорствуя нашей воле, но с явной неохотой.
— Боязнь утратить вашу милость, — ответил лорд-казначей, — и есть, может быть, источник этого различия, которое не ускользнуло (а что вообще может ускользнуть?) от взора вашего величества.
— Такая боязнь была бы даже вредна для меня, милорд, — возразила королева. — Оба близки и дороги нам, и мы беспристрастно будем пользоваться их почетной службой на благо государства. Но сейчас мы прервем их дальнейшую беседу. Лорды Сассекс и Лестер, еще одно слово. Тресилиан и Варни — ваши приближенные; позаботьтесь, чтобы они сопровождали вас в Кенилворт. И раз они оба — Парис и Менелай — будут вблизи, мы хотим, чтобы там предстала перед нами и прекрасная Елена, чье непостоянство вызвало все эти раздоры. Варни, твоя жена должна быть в Кенилворте, готовая появиться в любую минуту по моему приказу. Лорд Лестер, мы полагаем, что вы лично присмотрите за этим.
Граф и его приближенный низко поклонились и снова подняли голову, не смея взглянуть ни на королеву, ни друг на друга. Обоим в этот момент казалось, что сети и тенета, сплетенные их собственной ложью, вот-вот сомкнутся над ними. Однако Елизавета не обратила внимания на их замешательство и продолжала:
— Лорды Сассекс и Лестер, нам вскоре необходимо ваше присутствие на Тайном совете, где будут обсуждаться весьма важные вопросы. Мы затем отправимся в увеселительную поездку по Темзе, а вы, милорды, будете нас сопровождать. Да, кстати, еще одно. Сэр рыцарь Запачканного Плаща (тут она любезно улыбнулась Уолтеру Роли), не забудьте, что вы должны сопровождать нас в нашей поездке. Вас снабдят необходимыми средствами для приведения в порядок вашего гардероба.
Так окончилась эта знаменитая аудиенция, где, как и во всей остальной своей жизни, Елизавета проявила себя как своенравная и капризная представительница своего пола, в сочетании с разумом и дипломатическим тактом, в чем ни один мужчина и ни одна женщина на свете никогда не могли ее превзойти,
Итак, путь избран! Парус распускайте,
Бросайте лот, измерьте глубину…
Будь, шкипер, у руля: у берегов
Здесь много мелей, скал, и там
Сирена… Она, как гордость, к гибели влечет.
«Кораблекрушение»
За короткое время между окончанием аудиенции и заседанием Тайного совета Лестер успел ясно понять, что в это утро он собственной рукой решил свою судьбу.
«Теперь уже для меня невозможно, — размышлял он, — после того как я, перед лицом всех наиболее чтимых людей в Англии, подтвердил (хотя и двусмысленной фразой) правильность утверждения Варни, опровергнуть или отречься от него. Это грозит мне не только утратой положения при дворе, но и страшным гневом обманутой королевы, а также негодованием и презрением моего соперника и всех моих товарищей».
Все это вихрем проносилось в его голове, и он представлял себе трудности, которые неизбежно перед ним возникнут, если он будет и впредь хранить тайну, важную для его безопасности, могущества и чести. Он был похож на человека, идущего по льду, готовому подломиться под ним, и спасение которого заключается только в твердом и решительном движении вперед. Милость королевы, ради которой он принес столько жертв, следовало теперь удержать любыми средствами, во что бы то ни стало. Это была единственная щепка, за которую он мог уцепиться во время бури. Сейчас предстояла задача не только сохранить, но и усилить расположение королевы. Он или должен стать любимцем Елизаветы, или ему грозит полное крушение всего — благосостояния и почета. Все другие соображения в настоящий момент должны быть отброшены. Он гнал прочь навязчивые мысли, рисовавшие ему облик Эми, и твердил себе, что еще придет время подумать, как выбраться наконец из этого лабиринта. Ведь кормчий, увидев у носа корабля Сциллу, не должен в эту минуту думать о более отдаленных опасностях Харибды.
В таком настроении граф Лестер занял в этот день свое кресло в Тайном совете Елизаветы. А когда дела были закончены, он в том же состоянии духа занял почетное место рядом с ней во время увеселительной поездки по Темзе. И никогда еще так ярко не проявлялись его способности замечательного политического деятеля и его умение быть безупречным придворным.
Случилось так, что на Совете в этот день происходило бурное обсуждение дела несчастной Марии, которая уже седьмой год мучительно переживала свое заточение в Англии. На Совете высказывались мнения и в пользу злополучной монархини. Их настойчиво поддерживали Сассекс и некоторые другие лица, основываясь на международном праве и нарушении гостеприимства, в большей степени, чем это могло бы быть, даже в смягченной форме и с оговорками, приятно для слуха королевы. Лестер с большой страстностью и красноречием отстаивал противоположное мнение. Он подчеркнул необходимость продолжать строжайшее ограничение деятельности шотландской королевы как меру, весьма важную для безопасности королевства и особенно священной особы Елизаветы. Он утверждал, что тончайший волосок с ее головы должен быть в глазах лордов предметом более глубокого беспокойства, чем жизнь и судьба ее соперницы, которая, предъявив тщетные и несправедливые притязания на английский трон, была теперь даже в лоне родной страны постоянной надеждой и подстрекательством для всех врагов Елизаветы и в Англии и за границей. Он кончил тем, что попросил извинения у их светлостей, если в ораторском увлечении задел кого-то из присутствующих. Но безопасность королевы — это была тема, которая всегда могла вывести его из рамок обычной сдержанности в споре.
Елизавета слегка побранила его за то преувеличенное значение, которое он совершенно напрасно придавал ее личным интересам. Однако она признала, что если небесам было угодно сочетать в единое целое ее интересы с благом ее подданных, то она только выполняет свой долг, принимая меры самозащиты, диктуемые обстоятельствами. И если Совет в своей великой мудрости выскажет мнение, что следует продолжать строжайшие кары в отношении особы ее несчастной шотландской сестры, она полагает, что они не очень посетуют на нее, если она потребует, чтобы графиня Шрусбери обращалась с Марией с предельной добротой, совместимой с мерами строгой охраны. После того как это положение было высказано, Совет был распущен.
Никогда еще с такой готовностью и предупредительностью не расступались все перед «милордом Лестером», как в то время, когда он проходил через многолюдные залы, чтобы спуститься к реке и взойти на борт барки ее величества. Никогда еще голоса привратников не звучали громче, возглашая: «Дорогу, дорогу благородному графу!» Никогда еще эти слова не повторялись с большей быстротой и почтительностью. Никогда еще более тревожные взоры не обращались к нему в надежде удостоиться милостивого взгляда или хотя бы даже просто быть узнанными, а сердца многих более скромных его сторонников учащенно бились, колеблясь между желанием поздравить его и страхом показаться назойливыми перед тем, кто стоял неизмеримо выше их. Весь двор считал исход сегодняшней аудиенции, ожидавшейся с таким волнением и тревогой, решающим триумфом Лестера. Все были уверены, что звезда соперничающего с ним спутника если и не совсем затмилась его блеском, то, во всяком случае, должна отныне вращаться где-то в более темных и отдаленных небесных сферах. Так полагал двор и все придворные, от высших до низших, и соответственно с этим они и вели себя.