– А почему бы нет? Сыграю.
По таверне прошел довольный шепоток. Аталетта возмущенно зашептала:
– Что ты творишь? Теперь я вижу, что ты великолепный менестрель. Те, кого я слушала раньше, не могут с тобой сравниться. Но нельзя же прославлять разбой!
Эти слова натолкнули Олега на мысль, и он вместо ответа начал:
На судне бунт,
Над нами чайки реют,
Вчера, из-за дублонов золотых,
Трех негодяев вздернули на рею,
Но мало, надо было четверых… [16]
Трактир притих. Все-таки Вельминт был не только столицей страны, но и портовым городом, и немалая часть присутствующих здесь людей были по роду своих занятий тесно связаны с морем. И многим из купцов подобная ситуация явно не раз снилась в кошмарных снах. А, судя по редкозубой ухмылке появившейся на лице одного из «темных капюшонов», ему доводилось принимать и личное участие в подобных событиях.
Ловите ж ветер всеми парусами,
Чего гадать, любой корабль – враг.
Удача – миф, но эту веру сами,
Мы создали, поднявши черный флаг!
Рассеянный взгляд начавшего трезветь Олега выхватывал из толпы лишь мелкие детали, отдельные клочки мозаики, составляющей полотно реальности.
Вот изумленная Аталетта, с восхищением слушающая песню, но не понимающая, как можно воспевать, да еще с таким талантом, проклятое пиратство…
Вот какой-то молодой парень в черном кожаном плаще, судя по короткому клинку у пояса и раскачивающейся походке, – моряк, слушает с таким напряженным вниманием, что, кажется, не песню он слышит, а глас судьбы… [17]
Вот купец, прислушивающийся против воли, захваченный романтикой образа своего извечного врага…
А вот какой-то немолодой аристократ, с девушкой, судя по вышитым на одежде одинаковым гербам и разнице в возрасте, его дочерью, непонятно как оказавшиеся в этом довольно респектабельном, но все же не совсем подходящем для высшего общества, месте. Дама подносит к лицу веер, а мужчина прищурился, видимо, собираясь облить презрением неумеху, выступающего в трактире, вместо того, чтобы, как и положено уважаемому менестрелю, явиться к королевскому двору. Так они и замерли, ослепленные и оглушенные вольным морским ветром, свободой жить и погибать, рвущимся из каждой строки.
… Катился ком, по кораблю от бака.
Забыто все – и честь, и кутежи…
И подвывая, будто бы от страха,
Они достали длинные ножи…
Замерли?! Да, девушка стояла, не шевелясь, ее глаза были прикрыты, глядя туда, где бушует шторм, а озверевшая команда готовится напасть на своего храброго капитана…
А ее спутник?! Пожилой аристократ, забыв обо всем, неверящим взглядом смотрел на Аталетту!
Однако кураж и выпитое вино уже несли Олега, и он не обращал внимания на какие-то там взгляды. Закончив песню, привстал и обвел зал нетрезвым взглядом:
– Ну, что, поняли?!! Доказал?!
– Доказал… доказал! – нестройными криками откликнулись слушатели, причем кричали даже те, кто только что зашел в трактир, услышав звуки музыки, и понятия не имел, что именно доказывал певец. – Спой еще!
Олег довольно усмехнулся, победительно взглянул на Аталетту и затянул:
Сто сарацинов я убил во славу ей,
Прекрасной даме посвятил я сто смертей!
Но наш король, лукавый сир,
Затеял рыцарский турнир,
Я ненавижу всех известных королей18! [18]
Будь Олег потрезвее, он, может быть, и не стал бы петь столь провокационную песню в столице абсолютной монархии, да еще и с наследницей престола за одним столом. Но ничего, обошлось. Народ аханьем встречал повесть о злоключениях доблестного рыцаря и шепотом интересовался у аристократа, в какой стране и когда правил этот подлый Сир, так зло обидевший смельчака, и не вспыхнул ли там бунт. Аристократ так же шепотом отвечал, что точно не знает, но, судя по имени короля, где-то на востоке, возможно, за Селийским халифатом, и скорее всего, давно, ибо, насколько известно, за последнее время особых волнений и войн там не было, а ведь аристократия не потерпела бы подобного обращения и наверняка бы восстала!
На строках:
Король от бешенства дрожит,
Но мне она принадлежит…
из толпы донеслось злорадное: «Так ему и надо, этому поганцу! Ишь, думает, на трон взгромоздился и решил, что теперь ему все можно!»
А когда Олег дошел до конечного:
Не ждет меня мой идеал,
Ведь он – король, а я – вассал…
со стороны Аталетты послышалось полное горечи: «Гадюка!»
Это заявление встретило полную поддержку у остальных слушательниц, единогласно согласившихся с юной аристократкой, пришедшей со своим отцом, которая гордо заявила, что такая неверная дама категорично недостойна преданности рыцаря, и пусть она общается со своим королем, друг друга стоят, а храбрый рыцарь легко найдет себе другую. Ни одна девушка не откажется выйти замуж за такого героя!
При этом она весьма многозначительно поглядывала на Олега. Это не осталось незамеченным Аталеттой, которая, немножко поколебавшись, придвинула свой стул поближе к Олегу, демонстрируя, что «место занято». Аристократка приуныла. Разгадавший смысл этих манипуляций Олег широко улыбнулся принцессе, одновременно подмигивая ее «сопернице» Обе девушки заулыбались.
Вот она, волшебная сила искусства, – про себя подумал Олег. – Ведь еще только этим утром одна из этих девушек смертельно меня боялась и за человека не считала, а с другой я и вовсе незнаком. А надо же, соперничают!
Подивившись женской природе, Олег продолжил концерт. Наконец, после более чем часа непрерывного пения, полностью протрезвевший, он понял, что может сорвать голос, и отложил гитару. В зале царил полный аншлаг. Люди сидели на лавках, столах, стульях и табуретах. На барной стойке, возглавляемые самим трактирщиком, вытирающим слезы с небритых щек – последней песней были «Братские могилы». И на перевернутых кастрюлях, принесенных из кухни. Последним штрихом была троица матросов и рыжеволосая девушка в одежде наемницы, [19] взгромоздившиеся на потолочную балку. Олег почувствовал себя звездой.