— Извините... это вы сейчас говорили? — осторожно спросила принцесса.
— А разве здесь есть еще кто-то? — обиженно проквакала лягушка.
— Ого! — восхитилась Симорен. Она еще не встречала говорящих лягушек. — Ты заколдованный принц?
— Нет. Но знавала и таких. Погоди, и ты тоже скоро встретишься с ними, — ответила лягушка. — А теперь расскажи, с какой стати ты рвешься в пасть к дракону?
— Меня хотят выдать замуж за принца Терандила, — объяснила Симорен.
— А ты не хочешь? Разумно, — булькнула лягушка. — Терпеть не могу Терандила! Он только и делает, что кидает камни в мой пруд. И каждый раз угождает прямо в середку моей спальни.
— Да, неприятно, — вежливо откликнулась Симорен.
— А что ты собираешься делать со своими неприятностями? — спросила лягушка.
— С замужеством? Не знаю. Я пыталась говорить с родителями, отговорить принца. Ничего не вышло.
— Говорить, отговорить... — проворчала лягушка. — Разговоры дела не заменят. Надо не говорить, а действовать! Так что ты намерена делать?
— А что ты мне посоветуешь? — растерянно спросила Симорен.
— Вызови принца на дуэль! — предложила лягушка.
— Он меня победит, — покачала головой Симорен. — Вот уже четыре года, как мне запретили заниматься фехтованием.
— Тогда преврати его в жабу!
— На уроках волшебства я успела только научиться тому, как стать невидимкой, — грустно ответила Симорен. — А превращениями заняться не успела.
Лягушка выпучила от удивления глаза.
— Так ты ничего не умеешь?
— Я умею делать реверансы, — с отвращением стала перечислять Симорен. — Я знаю семнадцать колен и семьдесят семь па в бальных танцах. Я изучила девяносто девять способов соглашаться с послом Катая, ничего на самом деле не обещая ему. Я знаю сто сорок три шва и стежка в вышивании. И наконец, умею готовить вишневый компот!
— Вишневый компот? — пустила слюнки лягушка и тут же проглотила пролетавшую мимо мушку.
— Это единственное, чему я успела обучиться у королевского повара, прежде чем папа-король запретил мне ходить на кухню, — объяснила Симорен.
Лягушка поискала глазами новую добычу. Ничего подходящего не заметив, она проквакала:
— Плохи твои дела. Придется сбежать.
— Сбежа-ать? — ахнула Симорен. — Этому я не училась.
— Тогда выходи замуж за принца Терандила, — черство заявила лягушка.
— Но, может быть, я найду какую-нибудь уловку, чтобы избежать свадьбы?
Лягушка с презрением глянула на принцессу.
— Последний раз спрашиваю, хочешь моего совета или нет? — сердито вопросила она.
— Да, да, пожалуйста! — горячо воскликнула Симорен, а про себя подумала, что, в конце концов, следовать лягушачьему совету вовсе не обязательно.
— Иди по главной дороге. Выйдешь из города и пойдешь в обратную сторону от гор, — затараторила лягушка. — Вскоре ты наткнешься на маленький очаровательный домик, окруженный серебряными деревьями с листьями, выточенными из настоящего изумруда. Ни в коем случае не останавливайся, иди мимо и не отвечай, кто бы тебя ни звал. Продолжай идти до тех пор, пока не доберешься до бедной лачужки-развалюшки. Постучи три раза в дверь, два раза щелкни пальцами и смело входи. Там ты найдешь тех, кто сможет помочь тебе. Если, конечно, вежливо попросишь, а у них, на твое счастье, будет подходящее настроение. Прощай!
Лягушка распласталась в воздухе и бухнулась в самую середку пруда.
— Спасибо большое! — прокричала ей вслед Симорен.
Обдумывая странный совет лягушки, она пошла обратно к замку.
Остаток дня прошел в примерках и суете взволнованных фрейлин, и к вечеру Симорен готова была всех растерзать. Доконал ее торжественный ужин, где надо было сидеть рядышком с принцем Терандилом и слушать бесконечные хвалебные речи в его честь. И Симорен вспомнила лягушачий совет. Теперь он ей уже не показался таким странным.
Поздним вечером, когда почти весь замок спал крепким сном, Симорен сунула в узелок свою самую любимую корону и дюжину носовых платков. Потом она покопалась в тетрадках, где записывала уроки волшебства, и осторожно, по слогам произнесла заклинание, помогающее стать невидимкой. Кажется, получилось! Но Симорен так давно не занималась волшебством, что ни в чем не была уверена. На всякий случай на цыпочках, чтобы не поднимать шума, она пробежала по коридорам и выскользнула из замка.
К утру Симорен была уже довольно далеко от города. Теперь она произнесла заклинание наоборот и вновь стала видимой. Принцесса быстро шагала по главной дороге. Было жарко и пыльно, и Симорен пожалела, что вместо дюжины носовых платков не взяла бутылочки с водой.
К полудню она заметила впереди небольшую рощицу. Прохладная тень так и манила. Симорен решила отдохнуть немного и свернула с дороги. Дойдя до рощицы, она вдруг увидела, что деревья выкованы из тончайшего серебра, их сверкающие зеленые листья выточены из цельных изумрудов. Посреди рощицы стоял восхитительный золотой домик с парчовыми золотыми занавесками на окнах.
Симорен уже хотела было присесть в тени деревьев рядом с домиком, как оттуда раздался нежный женский голосок:
— Милочка, ты выглядишь такой усталой, измученной жаждой. Входи, садись и раздели со мной мою трапезу.
Голосок был таким добрым и приветливым, что Симорен уже сделала два шага в сторону двери домика. И тут вспомнила слова лягушки. Э, нет, подумала она, меня так просто не проведешь! Принцесса повернулась и, ничего не говоря, заспешила прочь от коварного золотого домика.
Пройдя еще немного, Симорен наткнулась на крошечную жалкую лачужку, кое-как сколоченную из покоробившихся и посеревших от времени досок. Покосившаяся дверь висела на одной петле, и вся эта нелепая постройка выглядела так, будто вот-вот готова развалиться. Симорен остановилась и с сомнением поглядела на бедную лачужку. К ней и подходить-то было страшно. Но до сих пор принцесса следовала советам лягушки. Стоило и на этот раз послушаться. Принцесса стряхнула с себя пыль, надела на голову корону и шагнула к двери. Она постучала три раза, щелкнула пальцами два раза, толкнула жалобно заскрипевшую дверь и вошла внутрь.
Внутри лачуги было темно, сыро и холодно. Однако Симорен после жаркой и пыльной дороги промозглая сырость показалась даже приятной, хотя ее удивило, что ни один солнечный лучик не пробивался сквозь широкие щели в крыше и стенах. Она стояла у двери, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, как вдруг кто-то сердито спросил: